потому что не продавалось это самое мороженое, от которого леденеет кровь в жилах и болезнь пробирает до самых костей…
— А у меня кости не болят, — пробовал защищаться Алергуш.
В передней хлопнула дверь. По тому, как отец вытер ноги о половик, как сердито звякнул щеколдой, Алергуш и все домашние поняли, что он не в духе, что у него сквернейшее настроение.
Бабушка поспешно исчезла на кухне. Мама не вышла отцу навстречу, а осталась в маленькой комнате: разыскивала не то мяту, не то липовый цвет для больного.
Отец выразительно кашлянул в прихожей, но никто не вышел к нему. Он заглянул в первую комнату — никого, резко распахнул дверь в комнату Алергуша. Увидев сына в постели, остановился в замешательстве. А мальчишка испуганно таращил глаза, но не оттого, что отец был сердит, а оттого, что увидел у него в руке дневник, тот самый дневник, который он бы узнал среди тысячи других. Это был его дневник!
Окажись тут Кирикэ, он бы сказал: «Теперь будь что будет!» Но отец сразу смягчился, увидев компресс на лбу у сына.
Дневник был брошен на стол и остался там забытым, потому что встревоженный отец уже спрашивал маму:
— Что с мальчиком?
— По-моему, это от мороженого, — опередила её бабушка.
— Знаешь ведь, что у него гланды, — сказала мама.
— А зачем вы даёте ему деньги на мороженое?
Мама промолчала, а отец догадался, что виновата бабушка. Но бабушка была мамой папы, поэтому он тоже замолчал. Со своей мамой он поговорит с глазу на глаз, и отец вернулся к сыну:
— Ну-ка глотни! Больно?
Алергуш глотнул разок-другой, и так как он проглотил при этом всю слюну, у него запершило в горле.
— Я ему сделала растирание, к завтрашнему дню выздоровеет! — успокоила отца бабушка, выглянув из кухни.
Алергуш вытянулся в постели с серьёзной миной, готовый отказаться от всех радостей жизни.
— Прими аспирин и выпей чаю! — ласково сказала мама, протягивая ему чашку и расстилая чистое полотенце, чтоб не залить чаем постель.
Отец подошёл с другой стороны и подвязал ему салфетку, как делал это, когда Алергушу было всего два годика.
В глазах отца не осталось и тени укора или суровости. Они были озабоченными и искрились нежностью. Бабушка поправила подушку за спиной внука, чтоб ему было удобнее лежать.
Алергуш нехотя глотал свой чай, кривясь от тёплого ароматного отвара липового цвета и мяты. Каждый глоток омывал грудь и растравлял голод, словно приклеивал живот к спине. А его желудок требовал чего-то сытного: от чая у него разыгрался аппетит. «Хоть бы горбушку хлеба дали…» — с грустью подумал Алергуш, глотая без всякой охоты пахучий отвар. Наконец бабушка догадалась:
— Ну дайте же мальчику поесть! На одной пустой воде он не поправится…
И вот Алергуш с жадностью уминает тёплую, кукурузную, круто заваренную кашу-мамалыгу.
Буль-буль, буль-буль! — поспешно проскальзывает мягкая, пропитанная соусом вкусная мамалыга.
Мама, папа и бабушка сплели руки вокруг кровати и облегчённо вздыхали, видя, что здоровье мальчика пошло на поправку и он ест с аппетитом. Особенно радовалась бабушка: её лекарство самое верное!
Что же до дневника, за которым отца с работы вызвали в школу и где отец около часу беседовал с классным руководителем, то Алергуш мог взять его и попозже, после того как отец уйдёт из комнаты.
Трудно прикидываться больным, когда ты здоров и тебя одолевает волчий аппетит.
Бабушка была на седьмом небе от радости: выходит, помогло растирание с уксусом и солью.
И всё-таки на следующее утро Алергуш не спешил подняться с постели. Он думал с тоской о том, что настал тот совсем безрадостный день, которого никак не минуешь. Хотя злосчастный дневник снова оказался в школьном ранце и дома всё как будто кончилось благополучно, незадачи Алергуша ещё не кончились, уж это он знал точно. Они продолжатся в школе, ведь уроков-то он так и не приготовил.
Потому он замешкался в постели, словно ждал какого-то чуда. А вдруг судьба сжалится над ним и пошлёт ему счастливый выход! Но какой может быть выход, он и понятия не имел.
Бабушка выгнала его из тёплой постели, сама застелила кровать, торопила с умыванием.
Вчера мама ставила Алергушу одеколонный компресс. Увидев внука чистым и умытым, бабушка улыбнулась:
— До чего красив и пахуч! Ничего для тебя не жалеем… даже одеколоном моем!
Алергуш принюхался, но ничего не учуял. Всегда так: когда от тебя пахнет, только ты один не чувствуешь запаха.
— Зачем меня надушили одеколоном? — рассердился он. — Хотите, чтоб меня девчонки засмеяли из-за вашего одеколона? Вот не пойду в школу!
— Эге-е! Так ведь и коза тоже не по доброй воле на рынок идёт. Не хочет, чтобы её продавали!
Чтобы внук перестал капризничать, пришлось бабушке сунуть руку в шкаф за деревянной мешалкой, которой она размешивает мамалыгу.
— Ну-у-у… Всё равно не пойду в школу… От меня несёт одеколоном!
На шум в кухню пришли отец и мама.
— Уж лучше признайся, что тебя мучат неприготовленные уроки. Одеколон тут ни при чём! — весело смеялась мама, радуясь выздоровлению сына.
И вот в руках Алергуша записка, в которой мама чёрным по белому объясняла, что её сын не приготовил уроков, так как приболел.
Эта записка немного успокоила мальчишку. Он кисло покосился на маму, чтоб убедить её, что всё на самом деле так, как она написала.
Ну и почерк у мамы! За такие каракули ему бы в классе и двойки не поставили. А ещё считается, что мама институт кончила!
Алергуш никак не мог понять, зачем ребят учат чистописанию да красивому почерку, если, вырастая большими, взрослые так уродуют буквы!
Бабушка тоже заглянула в записку. И она могла побожиться: никто не разберёт ни слова.
— Ну как там у нас в школе расшифруют, что я не приготовил уроков? — сердито ворчал Алергуш.
В разговор вмешался отец:
— Перестань! Небось и самые затейливые мамины закорючки разбирают в аптеке…
— Так
