Берта и Селлерс наслаждались. Я тоже получалот еды удовольствие, но все время был настороже. Во всем этом было что-тотревожащее. Мне не нравился этот званый обед.
Когда глаза моих соседей по столу встречались,они дружески улыбались друг другу. Они были крепкими людьми. Ветераны той игры,в которую играли, они не боялись ни Бога ни черта и хотели, чтобы об этом зналивсе. Я держался в стороне от их разговора.
Наш столик размещался в самом центре зала. Всепосетители могли видеть каждое наше движение, могли видеть все подробностинашего шикарного обеда. Все, кроме, разумеется, тех, кто находился в кабинках.В основном там сидели молодые парочки. Входя, они по краю зала осторожнодвигались за официанткой. Потом заходили в кабину и задергивали занавески.Возле кабин царил полумрак, зато центр зала был залит светом. И наш столикнаходился в самом центре этой иллюминации.
Зал был переполнен. Среди посетителей язаметил журналиста Колина Эллиса, который вел в газете ежедневную колонкугородских новостей, сплетен и сенсаций.
К нам подошла официантка.
— Вы подойдете к телефону, мистерЛэм? — спросила она. — Человек, который звонит, просил передать, чторечь идет о жизни и смерти.
Я извинился, встал и пошел за официанткой.Берта и Селлерс внимательно смотрели мне вслед.
Официантка привела меня к установленному напервом этаже телефону. Я приложил к уху трубку и сразу услышал взволнованныйголос:
— Все подстроено. Берегитесь. Проверяйтекаждый свой шаг. Вы в ловушке…
— Как это? — спросил я.
— Не будьте болваном! Вы в ловушке… — Инезнакомец повесил трубку.
Я немного задержался в телефонной будке,пытаясь у телефонистки ресторана узнать, откуда звонили. Но не узнал ничего.
Я поднялся на второй этаж. Вошел в обеденныйзал.
Мне навстречу шла элегантная официантка суставленным блюдами подносом, который она несла с профессиональной ловкостью:один край подноса держала правой рукой, другой лежал на ее правом плече. Онадвигалась вдоль закрывающих кабины занавесей. Возле одной из них мывстретились, Получилось так, что я загораживал ей путь. Она беспомощнопосмотрела по сторонам. Тогда я прислонился спиной к занавескам какой-токабины. Они чуть раздвинулись. Не более чем на дюйм-другой. Проходя мимо меня,официантка ласково и благодарно посмотрела на меня.
— Спасибо, — сказала она. — Выочень любезны.
Я не знал, сидит ли кто-нибудь в кабине, вкоторую немного влезла моя спина, но на всякий случай сказал через плечо:
— Извините, мне пришлось посторониться,чтобы пропустить официантку.
Когда я вернулся к своему столику, Бертачто-то втолковывала Селлерсу. Лицо у нее было бордовое. Он подозрительнооглядел меня.
Я посмотрел на кабинку номер тринадцать, возлекоторой стоял, пропуская официантку с подносом.
Вскоре к этой кабине подошла другаяофициантка. У нее на подносе стояли китайские блюда. Я наблюдал за ней. Вот онаотдернула край занавески. Почему-то остановилась на пороге, глянула внутрькабины. Потом сделала шаг назад. И неожиданно закричала. Пронзительный,страшный крик. Она пошатнулась, упала на пол. Грохот падающего полного посудыподноса почти слился с ее душераздирающим воплем. Занавеска самопроизвольнозакрылась.
В зале на мгновение воцарилась жуткая тишина.
Люди с недоумением смотрели друг на друга. Те,кто видел распростертую на полу женщину, вскочили с мест. Кто-то кинулся к ней.Откуда-то появился метрдотель. Он обошел лежащую на полу официантку, переступилчерез поднос и заглянул в кабинку номер тринадцать.
— Что это ты сделал с официанткой? —резко спросил у меня Селлерс.
— Я? Я ничего не делал.
— Ты сейчас проходил мимо нее. Я самвидел.
— Это была совсем другая официантка.
В этот момент метрдотель выскочил из кабинки ипобежал.
— Убийство! — на ходу крикнул он.
Было видно, что он потерял голову.
Селлерс рывком вскочил со стула и как метеорметнулся к выходу.
— Что все это значит? — сердитоспросила Берта.
Официантка поднялась на ноги и поспешила всторону кухни. Поднос, тарелки и еда остались на полу.
Посетители по своему поведению разделились надве группы. Семейные пары проявляли откровенное любопытство. А немолодыемужчины с юными спутницами торопливо покидали зал. Некоторые посетители бросалина свои столики деньги, оставляя недоеденные обеды. Другие, не рассчитавшись,торопились к выходу. Их никто не останавливал, официанткам было не до них.
Я посмотрел на Берту. Она была безмятежна.
— Вы хотите, чтобы нас допрашивали каксвидетелей? — спросил я.
Она покраснела.
— Что в конце концов происходит? —спросила она опять.
От выпитого шампанского ее глаза блестели какбриллианты.
— Как вы думаете, почему так поспешносмылся Селлерс? — спросил я.
Она в раздумье подняла брови.
— Потому, что в газетах могут появитьсязаголовки:
«Убийство было совершено в двадцати метрах отсержанта полиции».
— Ну и что? — сказала Берта.
— Тогда на суде ему придется выступать вкачестве свидетеля. Защитники своими вопросами загонят его в угол. «В какуюсторону он смотрел? Что видел? Почему он видел так мало? Кто входил в кабинутринадцать?
Кто выходил?» Потом последует самый пикантныйвопрос: «Сколько вы выпили за обедом, сержант?» Если он скажет, что что-нибудьвидел, его изрешетит при перекрестном допросе защитник. Если скажет, что ничегоне видел, прокурор спросит, не потому ли, что был сильно пьян.
Берта быстро протрезвела:
— Давай быстренько отсюда сматываться,Дональд!
Посетители, которые в панике сбежали изресторана, толпились теперь на тротуаре перед входом и требовали, чтобы импоскорее подогнали их машины. Я поймал молодого человека, который встречал меняна стоянке.
— Минуту, мистер Лэм, — пообещал он.
Я отрицательно покачал головой:
— Сразу! — И дал ему пять долларов.
Через несколько секунд он подогнал ко мнеавтомобиль. Я помог Берте забраться в него.
— Наплевать на вежливость, — резкосказала она. — Уедем, не попрощавшись с Баффином.
