Поздним субботним вечером Краюхин и Дубов сидели за чашкой чая — два давних приятеля, сослуживца. Сидели, беседовали, вспоминали былое, на грустном — грустили, на веселом — смеялись.
Юрий Васильевич Дубов тоже из тех был, кто первым приехал строить Нефтеград в середине шестидесятых годов. Двадцать лет минуло, а глядя на этих здоровяков, утрамбованных, плотных, не скажешь, что время на них «верхом ездило», заставляло впрягаться в такие дела, что, не будь они впрямь дюжие, не вынесли бы.
Перед тем, как им Нефтеград покинуть, уже отстроенный, отутюженный, они успели поработать и там на руководящих постах, и в областном комитете партии позже. Нефтеградские старожилы их помнили.
Обком партии щедро помогал «столице нарымских нефтяников» — фондами, кадрами, отправкой туда артистов, певцов, музыкантов, писателей. Викентий Кузьмич Латунин неустанно и неусыпно следил за этим. Ансамбли, театры, на чьи представления трудно бывает попасть в Ленинграде или Москве, в Нефтеграде бывали часто. Встречали гостей тепло, провожали еще теплее. Общение перерастало в дружбу.
Собеседникам было о чем говорить. Дубов, не так давно избранный председателем профсоюза нефтяников и газовиков области, приехал в Парамоновский район по неотложным делам, неделю провел в управлении разведочного бурения, записал себе много вопросов по быту, снабжению. Был ему брошен в Сосновом упрек и насчет «промашки с культурным обслуживанием». Так и сказал один из строителей нового города: забыли-де кудринские места певцы и поэты. Дубов обещал Краюхину в это вмешаться и помочь.
— Помнишь, Юрий Васильевич, как мы возили на вертолете по васюганскому нефтепроводу Ольгу Воронец? — спросил, улыбаясь, Краюхин.
— И фотографии есть!
Дубов рассмеялся, подобрал рукой упавшие на лоб волосы. От смеха глаза его щурились.
Тогда было слякотно, стужно, май к исходу катился. Где-то весна уж слетела с земли, а на Среднюю Обь, можно сказать, еще и не прилетела. Деревья голые, травы не видать. Мох на болотах напитался влагой, набух. Строительство васюганского нефтепровода подходило к концу, трассовики измучились, вырывая последние дни у нарымской природы. Но людей возбудило известие, что к ним, в этот изнурительный неуют, едет прославленная певица.
Вертолет опустился прямо у трассы, вблизи балков. Первым из него вышагнул Дубов, подал Воронец руку, стал сводить ее по узким ступенькам, но певица ступила как-то неловко, не удержалась, однако рыцарь был рядом — принял даму на руки и грудь. Конечно, Юрий Васильевич пошатнулся, но не упал. Под ногами была твердь посадочной площадки, ему бы тут и поставить певицу, а Дубов ее понес от вертолета подальше. В похвалу ему были рукоплескания и возгласы удивления. А может, это и не Дубову аплодировали — певице. Скорее всего им обоим.
Концерт проходил в вагончике, в который набилось столько народу, что, будь он резиновый, наверняка растянулся бы вдвое. Голос солистки, грудной и могучий, бился в этом стесненном пространстве. Хватило простого балка, полевого вагончика, чтобы каждый почувствовал радость и этим мгновением согрел свою кочевую жизнь.
— А Мержин не любил проводить в вагончиках коллективные мероприятия, — заметил Дубов. — Потому что он там во весь рост не мог поместиться.
— Ждем мы его у себя начальником нефтегазодобывающего управления, — сказал Краюхин. — Нам здесь нужен хозяин. Новые сложные промыслы. Новый город. Дух захватывает, когда представишь, сколько всего предстоит сотворить!.. Кстати, Юрий Васильевич, ты лучше, наверное, знаешь, с чего начались у Мержина трения с большим начальством?
Дубов ненадолго задумался.
— Когда Николай Филиппович был еще главным инженером нефтепромысла, Муравленко, тогда уже начальник Тюменского главка, дал Мержину указание перебросить весь вездеходный транспорт в Нижневартовск. А техника эта позарез была нужна здесь, в Нарыме. Мержин доложил Матвейкину, тот в обком позвонил. Там ответили, чтобы решили вопрос на месте и не в ущерб производству. Сам понимаешь, как мог на это отреагировать главк.
— Вон как! — Краюхин сложил крупные руки у подбородка, метнул глаза к потолку — синевой полыхнуло. — Я этого факта не знал. И что же? Чем дело кончилось?
— Из вездеходного транспорта в Нижневартовск послали лишь половину. Муравленко дал взбучку Мержину, тот подал заявление на увольнение, Матвейкин, как первый секретарь райкома, поехал в главк защищать Николая Филипповича. И защитил! Но и упреков немало тоже выслушал. А как дальше события развивались ты, Владимир Иванович, знаешь.
— Все остальное уже на моих глазах происходило…
Добыча нарымской нефти росла, о Нефтеграде снимали фильмы, вели с места событий телевизионные репортажи. До Мержина в начальниках управления ходил человек слабый, поющий. Когда Викентий Кузьмич спросил однажды его напрямую о том, что он думает о перспективах развития отрасли в крае, ответ был такой:
— Нам премий не платят. Надбавки северной нет. Руки опускаются!
— Лично у вас? — жестко сказал Латунин.
— И у меня в том числе…
— Значит, личные ваши заботы превосходят государственные? — У Латунина сжались губы. — Хороший вожак! Свой карман спать не дает, а нефть, газ, объемы — на них можно с прищуром смотреть?
— Вы не так меня поняли, — спохватился руководитель управления, но Викентий Кузьмич остановил его жестом, сказав на прощание:
— За откровенность спасибо! А то бы мы так и считали, что вы соответствуете занимаемой должности…
После этого прошло не так много времени, приглашает Латунин Мержина и говорит:
— Мы вас знаем давно и считаем, что на должность генерального директора нефтегазодобывающего объединения вы вполне подойдете.
— Если при этом учесть мой двухметровый рост? — пошутил Николай Филиппович, чувствуя ускоренное биение сердца. Такой поворот судьбы он предвидел, и не желал его.
— Мы вашим ростом давно восхищаемся, — не остался в долгу Латунин. — Хотя… — Он тряхнул головой и усмехнулся: — Гроза зачастую в высокое дерево бьет! Но бояться не следует.
— Я до сих пор как-то жил без оглядки, Викентий Кузьмич, — отвечал приглушенным баритоном Мержин.
— И правильно. У вас опыт, характер, знания. — Латунин выдержал паузу. — Так вы согласны?
Мержин невольно вздохнул.
— Я бы хотел, Викентий Кузьмич, остаться на севере в той роли, в какой пока пребываю. Эта ноша
