у вас там расплев пошел, он всю на улицу повыбрасывал. Сама видела, как собаки кастрюльки вылизывали!
Даша готова была расплакаться — так ей было не по себе.
— Да что вы мне все это напоминаете? Я ушла, не вернусь. Вам ясно? У нас фельдшерица есть, идите зовите ее. — Говорила и думала о себе: «Холодная, черствая стала. Ничего не осталось в душе у меня к нему. Чужой, даже хуже чужого…» — Как зовут фельдшерицу-то нашу?
— Ольга Федоровна, — ответила притихшая Алевтина.
— За ней уж наверно ушли…
— Там она, там! Я сама в медпункт бегала. — Темные глаза Алевтины сухо вспыхнули на худом лице. Она круто повернулась в узком проходе, зацепила полой шубейки за какой-то ящик, чертыхнулась и бросила на ходу: — Пойду погляжу, чем там делишки пахнут…
— С одной стороны толковая, работящая баба, с другой — сводница, — без обиды сказала вполголоса Даша, когда Алевтина захлопнула дверь. — Пошли сюрпризы предновогодние…
Даша надела пальто, накинула полушалок из козьего пуха и вышла на улицу походить, подышать.
Темное небо было густо пронизано звездами, оттуда текла молочная белизна света. Хорошо бы и новогодняя ночь была вот такой: не буранной, ясной, в меру морозной. Шум буровой, ее обильные электрические огни не манили сейчас Дашу. Она направилась в противоположный край. За ней потянулись собаки, виляя хвостами, тычась ей в руки, колени. И собаки, которых она постоянно поважала, сваливая им остатки обедов и ужинов, не радовали ее, как обычно. Даша прикрикнула и замахнулась. Псы остановились и долго недоуменно смотрели ей вслед.
«В медпункте нет света. Значит, ушла фельдшерица на вызов», — отметила про себя Даша.
Здесь под медицинский пункт отвели белый импортный вагончик, от верха до стен покрытый рифленым цинком. Окна и двери, замки и ручки — все было точно и тонко пригнано, блестело хромировкой и вызывало желание не только любоваться издалека, но и погладить, потрогать. Ждали медика, чтобы он поселился в одной из комнат и начал вести свое полезное дело. Но что-то никто из медицины сюда не спешил. Вагончик не обжитый, постепенно от него начали отнимать ручки, вывинчивать блестящие шурупы. Тогда на двери медпункта кто-то догадливый прибил железяку во всю ширину двери, вогнал пробой и повесил амбарный замок. Странно все это было видеть на красивой двери. Но говорили:
— Вот это по-нашему! Теперь не сорвут, не войдут.
Всю осень медпункт простоял «арестованный». Наконец появился фельдшер — унылого вида юноша, только что испеченный в училище. Молчаливый, постоянно зябнувший, с насморком и плохим аппетитом. Нужды в таком «медбрате», как его окрестили на буровой чуть ли не с первого дня, особой не было. И паренек, не найдя себе места в суровой, тяжелой жизни вахтовиков-нефтяников, совсем занедужил, сел в вертолет однажды и втихомолку покинул здешние широты. Неглубокий след его затерялся. О нем и не вспоминал никто.
И снова медпункт «арестовали». Это по всем статьям был непорядок, руководство бригады потребовало прислать сюда медика. На прошлой неделе фельдшерица пожаловала, Ольга Федоровна.
Сразу видать, деловая приехала женщина. Она расхаживала по балкам, переписала все вахты в тетрадочку, справилась о возрасте каждого, о профессии, и кто чем когда болел, и как теперь себя чувствует. Ольга Федоровна охотно соглашалась попить чаю в компании, побалагурить, посмеяться над острым словцом. У бурового мастера Калинченко появилась надежда, что медичка закрепится здесь и может быть даже выйдет замуж, найдет свое женское счастье, ибо в тридцать два года Ольга Федоровна была незамужней.
«Она разбитная, а тут таких любят», — думала о ней Даша.
Что разбитная, то да. А видом мало взяла. Тонкая, звонкая, улыбка с косинкой и носик на сторону. Но что-то в ней было особенное, притягательное…
Широкий, накатанный тракторный след уводил в лес, но Даша туда не пошла, назад повернула. Были дни, когда она напрочь забывала о своем бывшем муже, а сегодня встревожилась вот. Если бы Харин остался таким, каким она знала его все прожитые с ним годы, в ее сердце едва ли бы шевельнулось сострадание. Но он изменился. Он даже плакал…
Даша увидела Ольгу Федоровну: та шла ей навстречу, возвращаясь к себе в медпункт.
— Что случилось? — спросила повариха.
Ольга Федоровна, встав к ней боком, дернула плечом, прислонилась щекой к рыжему лисьему воротнику. Ее вид показался Даше несколько странным.
— Вы, кажется, жена Бориса Афанасьевича?
— Бывшая…
— Вас развели?
— Разведут…
— Не ходите к нему. Излишние волнения выздоровлению не помогают.
— Ну, что с ним?
— Ударился головой сильно. Но признаков сотрясения не нахожу. А давление высокое. Раньше он был гипертоником?
— Харин и гипертония?! — воскликнула Даша. — Да он на голове стойку делал, как эти… йоги. Всегда при этом лицо у него напухало, натужилось. Я боялась, не лопнуло бы…
— Зря вы ему разрешали это, — укоризненно сказала Ольга Федоровна. — Вам надо было его остановить от… выйогивания! — Медичка фыркнула в лисий воротник.
— Так бы он и послушался, — хмыкнула Даша.
— Плохо командовали.
— Я к тому не стремилась. И собственно, что вы мне тут…
— Не сердитесь. Буду за ним наблюдать. Пока у меня все здесь здоровые, кроме него. Уж одного-то окружим заботой, вниманием. А вас я тоже прошу помочь Борису Афанасьевичу. Кажется, фрукты сюда привезли?
— К новогоднему празднику.
— Выделите для своего бывшего мужа, не поскупитесь! И картошку сварите в мундирах, приготовьте ее с подсолнечным маслом и луком. Ему нужно больше солей калия, кальция — укреплять миокард на всякий случай. Это моя рекомендация как медика. Утром зайду в столовую, возьму и сама отнесу…
Фельдшерица простилась и почти побежала от Даши.
«Картошку в мундирах с постным маслом и луком — пожалуйста, — сказала про себя Даша. — Фрукты свои отдам. А кажется, кажется эта подруга приберет к рукам Бориса Афанасьевича. Вот так: свято место пусто не бывает!»
3
