складывает руки на животе и закрывает кобальтовые глаза. Отсветы и жар от машины заставляют ее щеки пылать.
Рядом с ней сидит Гор.
Скоро она вскрикивает.
Бракосочетание Неба и Ада
Цитадель Марачека – пустая, не пустая, вновь пустая. Почему? Послушай…
Сет без колебаний встречает чудовище, когда оно бросается на него.
И некоторое время они борются там, во дворе.
Наконец Сет ломает ему хребет, и оно лежит и вопит от боли.
Глаза Сета горят, как два солнца, и он в очередной раз обращает их туда, куда направлялся.
Тогда Тот, его сын, его отец, Принц-Который-Был-Тысячью, снова открывает флакон с быстросотворимыми чудищами и вытряхивает из него очередное семя.
Посаженная прямо в пыль, тут же у него из-под руки произрастает очередная напасть и бросается на Сета.
Безумие, таящееся внутри глаз Разрушителя, падает на тварь, и разгорается новая схватка.
Стоя над очередным поверженным телом, наклоняет Сет голову и исчезает.
Но не отстает от него, сея чудовищ, Тот, и призраки Сета и монстров, с которыми он сражается, свирепствуют по всей мраморной памяти – то есть разрушенному и заново отстроенному Марачеку, древнейшему из городов.
И каждый раз, когда уничтожает Сет очередную тварь, обращает он глаза снова к тому месту и мгновению, где и когда сражался он с Безымянным и разрушил целый мир и где встает на дыбы и пылает тень черной лошади, его сын; и, откликаясь на зов разрушения, стремится он на это место в это мгновение. Но не отстает от него Тот, отвлекает его чудовищами.
Все потому, что Сет – разрушитель, и он разрушит сам себя, если не будет у него под рукой или перед глазами ничего подходящего – в пространстве или во времени. Но мудр Принц и понимает это. Вот почему следует он за своим отцом в его путешествии сквозь время к алтарю уничтожения, начавшемся сразу после пробуждения от транса битвы с Тем-Что-Кричит-В-Ночи. Ибо знает Тот, что, если сумеет он достаточно долго отвлекать отца от его паломничества, возникнет что-либо новое, против чего можно будет обратить руку Сета. Ведь всегда что-нибудь такое да возникнет.
Но сейчас движутся они вдвоем сквозь время, наполняя собою, быть может, его все, если смотреть из данного его момента, – мудрый Принц со своим смертоносным отцом-сыном, огибая все время Бездну, каковая – Скагганаук, сын, брат и внук.
Вот почему проносятся в ярости призраки Сета и монстров, с которыми он сражается, сквозь мраморную память – разрушенный и отстроенный заново Марачек, древнейший из городов.
Сон Ведьмы
Она сПит в Доме Мертвых, в темной, глубоко схороненной крипте, и ее сознание – снежинка, тающая, уже исчезнувшая. Но ревет мотоцикл, именуемый Время, стоит нажать на газ, и там, в припоминаемом зеркале, лежат битвы последних дней: мертвый Озирис и ушедший Сет. И там же зеленый смех Врамина, Врамина-безумца, Врамина-поэта. Едва ли пара он Ведьме Лоджии. Ну да лучше не поднимать тревогу. Проспать век, потом посмотреть, как устроил все Тот. Здесь, среди праха мумий и догоревших свечей, здесь, в глубочайшем погребе Дома Мертвых, где нет ни у кого имен, никто их не ищет и никогда не будет искать; здесь – спать. Спать, и пусть живут себе Срединные Миры, знать не ведая об Алой Леди, которая – Вожделение, Жестокость, Мудрость – и мать и возлюбленная выдумки и неистовой красоты.
Порождения Света и Тьмы пляшут под ножом гильотины; и пугает Изиду поэт. Порождения Света и Тьмы то надевают, то сбрасывают облачения человека, машины или бога; и по душе Изиде пляска. Порождения Света и Тьмы роем возникают, мгновенно гибнут, могут ожить, могут не оживать; и по нраву Изиде их облачения.
Видя эти сны, пугается ее наперсник и теснее прижимается к ней малыш, который кричит в ночи.
Крутятся колеса, неуклонно нарастает рев мотоцикла, но это, конечно же, лишь вид тишины.
Ангел Дома Жизни
(Пешком пробираются они среди ночи. Их трое, вместе проходят они по местам веры и безверия. Они проходят через места развлечений для всех рас, и приходят наконец на ярко освещенный Проспект Оракулов, и идут вдоль него, минуя астрологов, нумерологов, гадателей по колоде таро, толкователей Ицзина.
И вот, пока идут они, постепенно убывает свет вокруг них, тусклость и сырость уступают место полумгле и запущенности. Но небо над ними ясно, и сияют им с него звезды. Все уже улочка, дома теснятся вокруг них, канавы заполнены отбросами; запавшими глазами смотрят на них дети, почти невесомые в обрамлении материнских рук.
Они перешагивают через мусор; бредут прямо по нему. И никто не пытается заговорить с этой троицей. Словно запах, исходит от них сила, а цель придает им некое избранничество.
Осанка их непринужденна, богаты одежды. Они проходят мимо битых бутылок и сцепившихся кошек, и кажется, что все это для них не существует.
Над ними в небесах вспыхивает звезда, это свет мира, разрушенного Сетом, пришел наконец и сюда, явившись в облике новой звезды и расцветив их цветами от красного до синего.
Холоден ветер, но они не обращают на это внимания. Слово «fuck» на девяноста четырех языках выцарапано на стене, но они не замечают этого.
И, лишь подойдя к полуразрушенной машине, останавливаются они перед непристойным рисунком на двери, ведущей внутрь.)
Первый
Мы на месте.
Второй
Давайте войдем.
Третий
Да.
(Первый прикасается к двери серебряным набалдашником своей трости, и дверь распахивается настежь. Он входит, следом за ним остальные.
Они проходят по коридору, и он касается еще одной двери. И она тоже открывается перед ним, и они опять останавливаются.)
Гор
Вы!
(Тот, чьи глаза блестят в тени зеленью, кивает.)
Гор
Почему вы здесь?
Человек с железным кольцом на пальце
Сообщить тебе, что твой отец мертв.
Гор
Кто ты?
Человек с железным кольцом на пальце
Ты знал меня как Стального Генерала. Я убил Озириса и сам был разбит. Принц собрал меня, и до поры до времени я снова ношу плоть. Я пришел рассказать тебе, как все было, и прямо заявить, что сделал я это не украдкой и не злодейски, но в открытом поединке и в ходе войны.
Гор
Ты правдив. Скорее чем кому бы то ни было поверю я тебе. И я не ищу удовлетворения, если было честно содеяно это в рамках войны.
А чем кончилась война?
Толстяк, весь
