а я с тобой нет.
— Но слушай, я-то Питер толком не знаю…
Про другие варианты реальности Марек упоминать не стал — тут он в себе не сомневался, куда не надо не занесет. Да, собственно, произнеся эту фразу, он сам не понял, в чем проблема — в конце концов, а навигатор на что?
— Ну а навигатор на что? — эхом отозвался Форестер. — Сейчас все будет!
Он жестом попросил у Марека телефон и принялся химичить с картой, иногда тихо чертыхаясь и приговаривая «не, тут дурной объезд, нелогично, вот так, а потом сюда…». Наконец он гордо предъявил сложную загогулину маршрута.
— Все, теперь просто рули куда оно скажет, а вещать я могу и с заднего сиденья. Я-то Питер знаю примерно наизусть. А ты навигатором, что ли, обычно не пользуешься?
— Редко, — честно ответил Марек. Пригород он без всякого навигатора давно изучил вдоль и поперек, дорога в город была одна, и там он тоже запомнил любимые маршруты, а чаще просто катался, как вздумается. У него в закладках были метки от Прокси, пару точек он добавил сам, но в остальном его носило без маршрутов. А когда надо — чутье приводило его в нужное место без всяких навигаторов. И вновь Форестер его удивил:
— Понимаю, — улыбнулся он. — Одно дело, когда надо точно ко времени куда-то попасть, а мне куда торопиться? Иногда хочется не самый короткий маршрут, а самый красивый, я и сейчас так проложил. Будет объезды предлагать — не слушай.
Если на проселочной дороге Марек еще задумывался, правы ли они, что куда-то полезли в такую погоду, то стоило «Камаро» выбраться на трассу — и никаких сомнений не осталось. «Эни, полегче, здесь не Татуин! — со смехом воскликнул Форестер. — И тем более не открытый космос!». «А у меня все равно флаер!» — парировал Марек и прибавил газу.
Он думал, что от первой поездки у него остались весьма разрозненные воспоминания, да и вообще, тогда было лето. И все же Марек с интересом обнаружил, что вполне узнает город вокруг. Конечно, помогал голос Форестера с заднего сиденья, но порой Марек еще до его комментариев вспоминал — вот тот широченный мост, по которому они перебирались к Петропавловской крепости, а здесь должен быть виден Исаакиевский собор… Правда, и крепость и собор проявились несколько позже, чем тогда, и именно что проявились, выплыв из сплошной белизны. Марек даже оглянулся по сторонам — нет, реальность вполне стояла на месте, ближайшие к проезжей части дома были более чем материальными. Просто такая погода. Но…
— Слушай, это прямо как на тех твоих рисунках! — сказал Вэл. — Ну которые на открытки пошли.
— Ага, заметил! — Марек следил за дорогой и не видел лица Форестера, но даже по голосу было понятно, что он улыбается до ушей. — На самом деле, это был мой хитрый план. Раз уж настало такое погодное безобразие — надо показать, что наш Энакин на самом деле нарисовал. Вообще, я поражен, серьезно — ты ведь с тех пор у нас не бывал?
— Не, как-то не сложилось.
— Я в восхищении. Кроме шуток. Вот руку бы пожал, но не хочу отвлекать. Ты тогда говорил, что сквозь Питер проступает его прошлое — ты сумел это нарисовать.
Марек мысленно выдохнул. Что там Форестер знает или не знает — вопрос десятый, но сейчас он нашел идеальное объяснение.
— Угу, — отозвался он. — Оно мне с тех самых пор покоя не давало. Вот — получилось.
— Ты художник, ты видишь, — коротко ответил Форестер.
В этот раз они почти не выходили из машины. Попробовали было высунуться на набережной — ледяной ветер мгновенно загнал их обратно в салон. Марек сделал пару снимков, и то за это время руки онемели. Он повторил эксперимент уже в глубине района — такого ветра там не было, но холод все равно пронизывал насквозь, хотя вроде бы особых морозов не обещали, да и не по сезону уже. «Питер», — развел руками Форестер. Марек возблагодарил судьбу, что запасливый Вэл прихватил термос с чаем. Тут Форестер вмешаться не успел, и Вэл заварил чай по своим представлениям о прекрасном, так что почти весь термос достался им с Мареком. Руки снова стали чувствоваться, и Марек уже собрался продолжать маршрут, но хлопнул себя по лбу и обернулся к Вэлу:
— Я балбес. Кручусь тут и даже не спросил — ты-то в Питере бывал? Может, что-то конкретное посмотреть хочешь?
— Не, — улыбнулся Вэл. — Я здесь бывал пару раз, очень давно, еще с экскурсией из старой школы. Достопримечательности и так наизусть помню, хотя Форестер, конечно, гораздо круче рассказывает. И… знаешь, даже лучше, что сейчас все по-другому.
— Понимаю, — вдруг снова сказал Форестер. — Я долго не заглядывал в район, где жил раньше. Даже не знаю, чего больше боялся — что там все так же или что все по-другому. А потом как-то случайно занесло… и я вообще не понял, что меня с теми краями связывает. То есть, конечно, все знакомо, все помню, но это было с кем-то другим.
— Точно, — одновременно отозвались Марек и Вэл. А Марек сказал: — Тогда поехали дальше.
Они кружили по Питеру до темноты. В сумерках город стал совершенно нереальным. Марек вспомнил, что недавно завел себе пачку черной бумаги, хотя и не придумал, зачем она ему нужна — вот на ней было бы самое то. Белый снег, серые набережные, фонари, полупризрачные силуэты зданий и темнота. Может, получится еще одна серия открыток. «Светлая и Темная сторона, ага». Хотя и прежние его рисунки на Светлую сторону не очень тянули.
— А я что подумал, — подал голос Форестер, давно уже сидевший молча — видимо, даже его неисчерпаемым познаниям о городе был предел. — Я же в разное время снимал всякое, очень в духе тех твоих открыток. А хочешь совместную выставку? Разные языки искусства, все такое. И две части — дневная и ночная. Два лика города, так сказать.
— А давай! — воодушевленно отозвался Марек, но осекся: — Только у меня в цифре много…
— И что? Я, по-твоему, по старинке на пленку снимаю? Печать никто не отменял, контакты у меня есть. Подписывайся как хочешь, — предугадал он следующий вопрос Марека, — из фотографирующих тоже много кто под псевдонимами. А ты в темном варианте таких зарисовок не делал?
— Брысь из моей головы, — рассмеялся Марек. — Как раз думал, что круто было бы ночные виды порисовать, и черная бумага есть, как знал.
В ту ночь все разошлись спать только под утро — Вэл откопал на
