вертят пятеро парней, Цукерберг, Безос и другие, они каждый день отвоевывают все большее пространство, располагают уже нашим временем, а скоро будут располагать нашим телом, и промывают нам мозги.
Все эти толпы за их мониторами подобны толпам на эфиопских стадионах, загипнотизированным проповедями, из-за которых они лишаются всего.
В ней, этой технике Силиконовой долины, – еще одна религия Америки, пожалуй, истинная религия, которую вот-вот начнут исповедовать, помимо религии бога Доллара.
С интернетом, новыми способами жить, вернее не жить, со всем тем, что впаривают нам эти подмастерья-колдуны, западный мир превращается в огромный торговый центр, рынок, где продается все. Но в основном пустота.
Мы, практически поневоле, стали потребителями.
Тупыми потребителями.
Новыми индейцами.
И сегодня этот бог Доллар ведет нас к новой религиозной войне.
Что до меня, то единственная техника, которая меня обременяет, это мой телефон.
У меня Huawei, я выбрал именно его, потому что не хочу больше приносить жертвы богу Доллару, я знаю, что с ним всегда стоишь где-то в сторонке.
Huawei – это другой бог.
Этого бога американцы не хотят.
Это бог-конкурент. Они предпочитают бога Apple. И это все инфернально.
Эта идеология – адская. И этот капитализм адский.
Перед новым захватчиком люди взяли привычку опускать взгляд.
Прежде они поднимали головы, чтобы посмотреть на небо, сосчитать звезды.
Или держали ее прямо, чтобы видеть горизонт.
Сегодня головы у них опущены. Их единственный горизонт – экран монитора. Они склонили головы перед захватчиком. И это быстро вошло в привычку.
На улице, в кафе, дома, в постели – все сегодня замерли перед монитором.
На него устремлены все взгляды.
И мало что остается для окружающего мира. Этого мира, который для большинства людей постепенно исчезает, унося с собой материю и душу.
Как ты хочешь, чтобы в нем оставалась жизнь?
Экраны – даже не барьер, который мы ставим между миром и собой. Будь это барьер, мы могли бы через него перепрыгнуть. Нет, это процесс уничтожения, стирания реального мира.
В самом деле, есть что-то ужасное в этой банде четырех, темная сторона, которая, хоть мы того не сознаем, вот-вот нанесет огромный урон нашему существованию.
В своей книге «Homo Deus» Юваль Ной Харари отмечает, что искусственный интеллект побеждает интеллект человеческий, что вскоре человек станет лишь набором абстрактных данных в виртуальном мире.
Кто может поверить, что искусственный интеллект может все заменить? Внимание к деталям Бальзака, прочувствованность Сименона, проникновенность Уэльбека – это сродни искусству медитации.
И все же. По мере продвижения техники людей в реальном мире становится все меньше и меньше. Они проводят большую часть времени, занятые вещью, которая постепенно заменяет им мир.
Они есть, но на самом деле их уже не существует. Они слепы и глухи.
У них атрофированы чувства.
Они немы.
Их только что накачали кислородом, а им все еще его не хватает.
И чем изощреннее технология, тем первобытнее становится человек.
Эти машины все больше мешают людям слышать дыхание друг друга.
Они отсекают человеческую жизнь от ее живых корней.
Скоро этим корням негде будет взять земли. И реальный мир исчезнет, когда повсюду его заменит виртуальный.
Ему больше не останется места.
Уже сейчас он похож на старое больное дерево, совсем больное. Ни к чему не пригодное.
И ни у кого еще нет лекарства от этой новой болезни.
У нас не выработалось антивирусов.
Мы остались с ней наедине, с болезнью, которая нас губит. Этим членистоногим, которое обгладывает наши душу и тело и о котором мы даже понятия не имеем.
Вместо нашего мира над нами раскинулась огромная сеть, как постоянная депрессия.
Засуха.
Противоположность тому Другому, что пробуждает и питает нас.
Люди уже не могут оторваться от своего экрана, иначе у них случается головокружение. Они могут сделать всего несколько шагов, а потом – пустота.
Материя уже исчезла, осталась только эта гигантская пустота, грозящая их поглотить. Это то небытие, которое я здесь ощущаю, которое подавляет меня, которое заставляет и меня на этом Западе часто ощущать себя пустым, нематериальным.
И я иногда боюсь, что оставшейся любви со всем этим не справиться.
Вместе с миром исчезает и время.
Начиная с настоящего.
Я хорошо вижу это на примере людей, которые, вместо того чтобы что-то проживать, предпочитают это фотографировать. Как будто с помощью этих устройств они хотят удвоить свое настоящее. Но, удваивая, они его уничтожают.
Мгновение существует не для того, чтобы быть запечатленным, а для того, чтобы быть прожитым.
Это наша единственная вечность, а вечность нельзя обрести одним щелчком.
Проходя через дисплей, взгляд теряется.
Сегодня нам говорят, что все происходит в реальном времени, но в нем нет ничего реального, во времени, которое нам навязывают.
Это нечто иное, отменяющее и заменяющее действительность.
Что создает лишь огромную путаницу.
Мы хотим информации, новизны, как можно больше и скорее.
Перемещаемся только от возбуждения. Чтобы убить время.
У нас осталось мало личного времени. Тогда как нам твердят, что это замечательная эпоха, что мы можем иметь доступ ко всему, отправиться куда угодно. Что все в нашем распоряжении.
Да, но, якобы предоставляя нам все, у нас при этом отнимают время, необходимое для того, чтобы там побывать.
Это почти мучение.
Одной рукой я даю вам весь мир, другой краду его у вас.
Чем дальше, тем больше мне кажется, что это научная фантастика.
Сегодня мы превзошли Кафку и Оруэлла. Кафка – это о бюрократии. Оруэлл – о нацизме. Мы все это превзошли. Нацисты все же считали, что люди разные, хотя это служило поводом для того, чтобы уничтожать тех, кто был на них не похож.
Теперь все делается так, чтобы все походили друг на друга.
Делали одно и то же.
Жаждали одного и того же.
Нас лишают нашего языка, наших традиций, наших культур, нашей истории. Будь то в Америке или Европе, мы все чаще имеем дело с одинаковыми людьми. Вроде автоответчика. Без запаха, без вкуса. И очень часто приходится идти далеко, туда, куда западные люди больше не ходят, чтобы встретиться с людьми, которые все еще проникнуты своей историей и культурой.
Наша собственная история – нам о ней уже почти не говорят. Или заставляют ее оболгать. И это напористая ложь.
Информации меньше, чем пропаганды.
Нам указывают, что хорошо, а что плохо. Но редко говорят правду.
Это идеология.
И как таковая она действует против человека, делает его более уязвимым.
Это порождает страхи.
Лишает Другого.
Это своего рода мощный шантаж. Страх перед завтрашним днем стал повсеместным.
В самом деле, я не наблюдаю здесь особой безмятежности.
Или ее становится все меньше.
Духовности все меньше. Искусства все меньше. Как этому сопротивляться?
Люди потеряны.
Я это вижу по тем, кому в последние два года исполнилось двадцать. У них больше нет времени на любовь, – ведь для нее нужно время.
Да, мы упраздняем время любви, любви к другим людям, к вещам и природе, время любви, когда все может случиться.
Идеология не терпит такого времени, потому что оно свободное.
Свободное, как радость и счастье.
Возмутительное, потому
