Три года они ездили туда-сюда, нигде не задерживаясь надолго. Вспоминая потом об этом времени, Кэшин думал, что тогда у матери, верно, водились деньги: они останавливались в гостиницах и мотелях, а несколько месяцев даже прожили в летнем домике у пляжа. Потом дела пошли хуже: она бралась за любую работу в пабах, придорожных кафе, всяких дешевых заведениях — и они начали снимать комнаты, чуть ли не углы в сараях, иной раз даже ночевали в снятых с колес трейлерах. Он не мог припомнить ее трезвой, а пьяной она вечно то рыдала, то смеялась без умолку. Бывало, она забывала купить поесть и несколько раз заявлялась уже далеко за полдень. Он помнил, как просыпался в темноте, лежал, слушал ночные звуки и изо всех сил старался не бояться.
Ну вот и поворот на Порт-Монро. Дождь все моросит и моросит.
Кэшин заступал на смену в полдень, еще было время попить кофейку. На заправке он купил газету и остановился, не доезжая до кафе «Дублин», где уже давно не был. В одно и то же место не следует ездить часто — сразу заприметят.
Узкий зал пустовал: лето прошло, и город погрузился в долгий зимний сон.
— Средний черный для нашей доблестной полиции, — произнес мужчина за прилавком. — Привет первому посетителю!
Его звали Леон Гедни. По профессии он был зубной техник, а родом из Аделаиды. Когда-то там, в парке, зарезали его молодого любовника. Может быть, это сделали сексуальные маньяки, которыми славилась Аделаида, а может быть, полицейские, которые считали, что, убивая голубых, маньяки оказывают услугу обществу.
— Зимой можно и закрываться, — бросил Кэшин. — Только лишние расходы на электричество.
— А делать-то что? — спросил Леон.
— Езжай в Нузу.[11]Там полно богатых зубных техников на пенсии. Хоть погреешься.
— Погреюсь, как же. Прошу заметить: я не пенсионер. Я бывший зубной техник, бывший, а теперь вот нищий бармен, да еще и в повара пришлось переквалифицироваться. — Он принес кофе и спросил: — Миндальное пирожное?
— Не надо, спасибо. Слежу за весом.
Леон вернулся к себе, закурил.
— В определенном смысле ты неплохо выглядишь, — заметил он. — А мы, одинокие зрелые мужики, живем здесь словно на острове, кругом лишь старухи в сандалиях.
Кэшин не слушал. Он как раз читал о коррупции среди полицейских в отделе по борьбе с наркотиками. Ребята торговали тем, что сами же и конфисковывали, и даже поставляли сырье, из которого потом делали отраву.
— Ты слишком разборчив, Леон, — ответил он. — А у меня вот дел много, не до этого.
— Подумай все-таки, — предложил Леон. — У меня хорошие зубы.
Кэшин отправился на службу, разобрался с жалобой, которую некий разгневанный человек написал на дерево своего соседа, изучил отчет об изуродованной в парке скамейке. Приходила женщина с синяком под глазом и просила Кэшина разобраться с ее мужем. В пятнадцать минут третьего позвонили из начальной школы и рассказали, что чья-то мамаша увидела, будто кто-то прячется на заброшенной стройке через дорогу от школы.
Он припарковался на расстоянии от школы, прошел вдоль обочины и заглянул через забор. Ничего особенного: желтела высокая трава, беспорядочно валялись бетонные блоки, сквозь фундамент уже пробились кусты. Рядом стоял небольшой фургончик.
Кэшин вошел на стройку и приблизился к машине. Сквозь тонированные стекла ничего не было видно. Он побарабанил по крыше костяшками пальцев.
Ответа не последовало. Тогда он грохнул кулаком.
— Твою мать! — раздался мужской голос.
— Полиция.
В машине зашевелились. Он отступил и увидел, как с откинутого сиденья поднимается чья-то фигура. Потом водительское стекло слегка опустилось, показались глаза под темными бровями и пряди черных волос.
— Дайте человеку поспать!
— Ваша машина? — спросил Кэшин и предъявил полицейский значок.
— Я строитель.
— Да? А что же стройка не кипит?
— Как деньги появятся, так сразу и закипит.
— Вы местный?
— Из Кромарти.
— Выйдите, пожалуйста, из машины и предъявите документы.
— Слушайте, ну заехал поспать на стройку. Это что, преступление?
— Повторяю, выйдите из машины и предъявите документы.
Мужчина повернулся и потянулся за чем-то назад. Кэшин увидел, что кожа у него бледная, — тот был полураздет и шарил рукой, ища одежду.
Кэшин чуть отступил, сунул руку в куртку и на всякий случай высвободил пистолет.
Мужчина в машине неуклюже ворочался, натягивая брюки.
— Понимаете… — сказал он через полуоткрытое окно. — Тут, видите, частное дело. Перерыв на обед, знаете.
— Выходите и надевайте штаны! — потерял терпение Кэшин. — Сэр…
Дверь открылась. Показался худощавый молодой человек, на вид лет тридцати. Он накинул фланелевую рубашку поверх майки и вытянул ноги наружу. На красном носке зияла огромная дыра; он успел натянуть только одну штанину джинсов и теперь прыгал, стараясь попасть ногой в другую и застегивая молнию. На бедре у него рдел прыщ.
Он нырнул обратно в машину, нашарил бумажник, протянул Кэшину.
— Вот… Тут права, кредитка, все такое.
— Положите на крышу, — скомандовал Кэшин, — и станьте вон туда, к сараю.
— Да ладно, я простой каменщик.
Но он не стал сопротивляться. Кэшин взял бумажник, просмотрел все карточки. Аллан Джеймс Моррис, проживает в Кромарти. Он записал адрес.
— Телефон есть?
Моррис дал ему номер своего мобильника.
— А теперь помогите второму выбраться из машины и скажите, что мне тоже интересно знать, кто он такой, — распорядился Кэшин.
Моррис подошел к машине, открыл заднюю дверь и негромко что-то сказал. Вылезла девочка в джинсах и коротком розовом жакете в складках. Ей было от силы лет пятнадцать, волосы темные. Хорошенькая, но из тех, что быстро вянут. На припухших губах размазалась помада.
— Ваши документы.
Она послушно открыла сумочку, вынула карточку. Кэшин изучил ее.
— Не твоя, — швырнул он карточку на багажник. — А твоя где? Ничего, в полиции установим, вызовем маму и папу.
Она недовольно надулась, посмотрела на Морриса и вынула другую карточку, школьное удостоверение личности с фотографией: Стейси Энн Геттиган.
— Тебе четырнадцать лет, Стейси, — сказал Кэшин. — И уже в машине со взрослым мужчиной.
— Подумаешь, целовались, — надменно произнесла она и сложила руки на груди. — Что тут такого?
