Глянут вскользь, являя милость, и заманят сердце взором,
Но чтобы душа ценилась в ее доле мук — не видел.
Много было говоривших, бойко обо всем судивших,
Но любовь свою даривших, а не боль разлук,— не видел.
Много было говоривших, бойко обо всем судивших,
Но я слово претворивших в дело своих рук не видел.
Всех любовью заболевших только смерть одна и лечит:
Никогда я одолевших этот злой недуг не видел.
О Хафиз, чтоб быть с любимой, жаром страсти душу вымой,—
Жар, такой же негасимый, я в других, мой друг, не видел!
* * *
Пойдем-ка в винный погребок и пить там снова будем,
Вкусим из кубков пряный сок — хмельней хмельного будем!
Для любящих заветный дом — питейные трущобы,
И мы теперь туда пойдем — искать там крова будем.
Одних вино ввергает в бред, а нам — дарует разум,—
Зачем же мы, что разум — вред, считать бредово будем!
Взыскуем шаха всех времен мы в нищенской юдоли,—
Скитальцами глухих сторон мы, право слово, будем.
Радетели любви одной, в пути к заветной цели
Мы будем помнить взор хмельной — ждать его зова будем.
Неизреченна благодать всесущего владыки,—
Что ж ее счетом исчислять мы бестолково будем?..
Тот лик горит, всё пламеня,— сжигает, не сгорая,—
Мы мотыльками у огня мелькать пунцово будем.
Ты трезвым, умным не зовись, а будь хмельным безумцем,—
Себя мы лучше, как Хафиз, корить сурово будем.
* * *
На порог твой прихожу я оробело каждый миг,
Стоны к небу возношу я то и дело каждый миг.
И зачем в саду багряном кипарисы видеть мне?
Очарован твоим станом я всецело каждый миг.
Птица сердца, умирая от томленья по тебе,
Чтоб взглянуть на древо рая, ввысь летела каждый миг.
Твои стрелы все жесточе поражали мою грудь,—
Кровь сочило через очи мое тело каждый миг.
Тщетны были все старанья позабыть твой чудный лик,—
Видеть тебя вновь желанье мной владело каждый миг.
Вспомню я уста-рубины — рвется дух из тела прочь,
И пыланию кручины нет предела каждый миг.
Тайну уст твоих незримых лишь узрев в мечте, Хафиз
Тает сам в мечтах, таимых онемело, каждый миг.
* * *
Нет, ты не дашь мне быть твоим рабом безгласным, знаю:
Умру, рыданьями томим, в стыде всечасном, знаю.
Рыдал я ночью, раб тщеты, у твоего порога,—
Увы, бесстрастно внемлешь ты стенаньям страстным, знаю.
И, если, страстью упоен, паду я даже мертвым,
Из сердца вырвавшийся стон будет напрасным, знаю.
Твой раб, я немощен и хвор,— ты ж на меня не смотришь,
А глянешь — злобным будет взор и безучастным, знаю.
Я жду разящих стрел твоих, пронзающих мне душу,
А ранен ими, нем и тих, умру несчастным, знаю.
Рассветный ветер долетел от моего кумира —
То моей жизни дан предел веленьем властным, знаю.
И если ты, Хафиз, зачах, соперниками мучим,
То значит: милостив был шах со мной, злосчастным, знаю.
* * *
В дом души моей приди, кипарис мой прямостанный,
Чтоб душе моей в груди быть вдвоем с душой желанной.
Сжатое рукой скорбей, как бутон, зардело сердце.
О, приди, печаль развей, мой цветок благоуханный.
Жала бедствий и разлук ты вонзаешь в мои очи,
Но они не шлют мне мук, а живят красой рейханной.
В сад ли я, тоской объят, выйду или в дол пустынный,
Ты мне — степь, и ты — мой сад, мне в мученье небом данный.
Если б не был я пронзен жалами шипов разлуки,
Грудь не рдела б, как бутон, не цвела б кровавой раной.
Как любить мне тайно мрак твоих локонов безбожных?—
В них открыт мне явный знак моей веры безобманной!
Тьма распавшихся кудрей опьяняет меня страстью,—
Вьюсь я в муке все сильней, как безумьем обуянный.
Я влачусь, тая мольбу, попранный тобой во прахе,—
Это — счастье мне, рабу, о властитель мой мечтанный.
О властитель мой, услышь: быть твоим рабом Хафизу,—
Умереть мне повелишь — рад я милости нежданной.
* * *
О, мне и зимой краше весен твой лик,—
Открой же чело, мой тюльпанный цветник.
От горя разлук я слезами истек,—
Увы, моих слез замутился родник.
Свиданья с тобой, друг бездушный, я ждал,—
Бессилен и немощен, дух мой поник.
В огне моей страсти сияньем я рдел,—
Ни жар мой, ни свет мой тебя не настиг.
И что за беда мне — соперников месть?—
Лишь беды и муки — друзья горемык.
К дверям твоим павший безгласно во прах,
Был попран тобою жестоко я вмиг.
Когда бы Хафиза ты другом звала; —
Он дружбу всех в мире душой бы постиг.
* * *
С мольбою паду я к михрабу бровей,—
Безжалостный друг мой, меня пожалей.
Свечою горю
