class="p1">Боже, страшен, жесток весь мой мир из стекла. Нет прощения и нужно ль оно?
Ведь грешна пред собой и смятенна душа. Весь мой путь – путь притворства земной. Плачу я, а ведь тяжести слой по утрате близок маме, не мне, не любому из нас…
Ведь плечо недоступно, и век уж утрачен тот, что жизнь доверял, не пустую звезду. Коли день, коли ночь – мы тебя не забудем! Вечной памяти сны, пусть душа улетит. Пусть легко и тепло будет там на свободе, пусть молитвы услышат и слезы ОНИ!»
Она сидела у окна. С плеча спадала нить от шлейфа – прозрачней синевы глаза дышали сквозь сирень забвенья. Слеза застыла в глубине – уже не суждено спуститься, вниз по щеке скользить, скользить и тихо наземь опуститься. В той глубине девичьих глаз душа ответно отвечала – в песке забытая вуаль сквозь ночи пламенем сияла.
И в голосе звучало том такая боль, что нет прощения тому, чье сердце замолчит, не слыша душ любви поверье.
Ты снился мне под утро
Ты снился мне под утро – ты думал обо мне всю ночь. Жалею – призрачным огнем ты оказался. Желаю – ты забыт под сном. За хламом нег мечтой ты стал в оковах. Но ты не ты, твой лик меня пленил. В сомненьях – мне не ясно это слово.
Мятежен слух, и быть хочу твоей.
Ты – сон, а как бы я хотела: затмить собой твои же дни, глаза твои замкнуть собою, запеленать собою сны…
Найди меня, не унывай
Найди меня, не унывай. Найди меня, согрей, прижми. Найди меня, не упускай. Найди меня и сохрани. Найди меня и мир открой. Найди меня, не измени. Найди меня, и я найду. Найди и навсегда прими.
Он нашел свою Дульсинею
Он нашел свою Дульсинею. Я еще не нашла тебя.
Он увидел в ней то, что в сердце лелеял. Я хочу быть счастлива не только в мечтах. Он забылся в себе, и погасли все звезды. Я улыбкой хочу одарить эту жизнь.
Дульсинею нашел, опустели аллеи. Не нашла я тебя – ты нашел в сердце дней.
Оказавшись меж стен
Как много ветреной повесы, бывает, прячется, любя!
Оказавшись меж стен, меж забот коридоров, время действует вспять, и я снова больна. Не тобой! Не тобой. Созерцаньем потока – бесконечности событий глазами тебя.
Жаль мне сердце на плаху вести так бесцельно. Жаль то время, что брошено вспять невпопад. Вспоминая себя, вспоминая разлуку – словно едкою болью пронзает стрела…
Душно вновь в переходе, на высотах породы. Запах свежих свечей услаждает мне грудь. Меж стволами сердец, словно черная метка, проникает в глубь разума истерии боль.
Ты со мной в темноте, не даешь ты умчаться в глубину всех страданий и лжи, в глубину убываний, мечты замыканий, приоткрыта всегда к тебе дверь.
Признание тебе, Петербург…
Признание тебе, Петербург…
…Но вреден север для меня. Забыться в твоих просторах и навсегда запереть свое сердце в тебе. Он, Петербург, и ты. Окутывая тайным холодным ветром. Будоража сердце, мысли, руки, поглощаем жадно ветер с залива. Упиваясь туманным бесконечным бытием, мы гуляем по берегам, забывая все или, может, чуть-чуть оставляя в памяти сложность и мимолетность дыма чувств и сложных страстей. Вспоминается бред достоевских героев, сумасбродство гоголевских чад, интеллигентность пушкинских воспитанников… А мгла усиливается, ветер начинает гонять мусор. Ты идешь, а ноги переплетают сырость, ловя новый мотив природы. Солнце уже не видно, но странным чувством обвивает тебя – лучи исходят от куполов собора, словно в царство чудес открывают задвижку призрака и ночи… Каналы тихо теребят мысли, потоком бьющихся из грез мыслей. Нет, сила его не в этом. Он кружит тобой, твоим сознанием чутья. Вот, вот неслышным шагом
подбирается к тебе, и… ты в его власти: он захватил, унес, сжег собой и склонил наземь. Неуверенность, слабость, тоска, но сила мысли, страсти, дуновение волшебного, неповторимого, одинокого и гордого. Сумасшествие духа от тонкого чутья, я бы даже сказала, своеобразной дремоты мозга. Правда в другом аспекте, в ином ключе, другое измерение истины: «Рай – это банька, а по углам тараканы»1… Да, да… жизнь идет, мчится где-то, но не здесь… нет, не здесь. Ты один с тем, кто один виден тебе, осознан только тобой, твоим началом, бесконечностью снов, сладких и жестоких. Ты в отчаянии – только миг, тебе хорошо, легко, свободно в себе. А другие – нет, никому нет входа в этот молчаливый мир. Ты, Он и бесконечное пространство идей. Тайна человека ничто в окружении Его духа. Он – главная причина смеха смерти. Осколок твоей души навсегда в его власти… Ветер треплет волосы, тело. Замерзаешь ты, но не он – он рожден в тепле мысли живой фантазии. Медный дождь охраняет его чело и сумасбродство истины.
1. Ф. Достоевский.
Часть 1. Я брожу по твоим закоулкам
Я брожу по твоим закоулкам. Перейдя все дороги, и вновь я готова познать силу духа, вникнуть в дерзость безумных покой! Неизвестны пути проходимца. Непонятен столь сложный досуг. Обрекать эту славную песню мы не в силах на праведность пут. Горяча кровь страстей непригодных, их величье покрыто огнем. Золотая клетушка раскрыта непонятным беззвучием снов.
Мысли скачут как белки на ветках, как дельфины пронзают стрелой. В сердце бродят мотивы старинных, обветшалых легенд и геройств. Выдох с легких иль леность на плечи вдруг упала судьбою времен – мы столкнулись с пустым наслажденьем, повели одиозный уют…
Петербург распластался в порыве, в ожиданьях веселья души. Предаваясь пустым наслажденьям, переходим за грань вечной лжи… Теребим мы пустые сомненья и несчастных путей переплет – оказались за гранью гонений, но обрушился страшный полет.
Как успеть превозмочь ожиданья? Как занять место в троне пустом? Как подняться на гору отчаяния, ощутив высоты той полет?
Как безмолвно и твердо постигнуть, как успеть им попасть на глаза, захотеть и помочь всем увидеть нужность слов, исходящих с ума? Петербург, ты стоишь не покорно – зришь ты души, не веришь словам! Ты пойми: ведь всего лишь мы – люди, что склоняют главу впопыхах. Навсегда Петербург изваянный, вечный стан твой рожден для того, чтобы поняли, может быть, люди зной души, порожденный тобой. И твой каменный лик из канавы, и твои сумасшедшие дни – ты нам
