прохладу! Летит стремглав мой вороной, бесщадно рассекая степи. Я выдержу ту боль с тобой – не стоишь ты моих сомнений!
Что ж, он сказал, что «не хочу». Зачем же эти слезы ночью? Зачем в пути тащить с собой блеск прошлых дней со смутой, скорбью? Я не права сейчас, тогда? Пороки не дают покоя? Зачем теперь прелюдия нужна? Песок… часы бегут так скоро!
Развеян прах надежды, веры. Ты пренебрег, но боль моя! Я вырвусь из сетей запретных, похороню я горькие слова!
Я отпустила ветер ловкий – сквозь пальцы пропустила пыль. Лети, пора тебе вернуться и также гнаться вновь за мной! Больна тобой… «Я не хочу!» – довольно отвержено пытать судьбу! Я отпускаю сон безлунный, я отпускаю слабость и… себя!
«Я не хочу», – забудь! Надолго… ты пренебрег ведь мной, как я… как я тогда твоей любовью. Теперь мы квиты: ты и я! Слова, они жестоко манят… в пустую глушь страдания, грез. Зачем сказал и больно ранил? Я заслужила этот вздор?
Придумав ложь и погрузившись сладко, теперь на перепутье я стою. Мой выбор вновь за мной, а жизнь украдкой проносится большой петлей.
Что значит жизнь без промаха и чести?
Что значит жизнь без промаха и чести? Что значит честь без жизни и побед? Какая вакханалия в прелюдиях, уж коли близок омут иль кювет? Гора уходит вновь за небоскребы. Вернуться вновь и покорить сердца… Быстрей уходят в море пароходы, куда бы их ни кинула судьба…
Скрипели мысли в полутьме…
Скрипели мысли в полутьме, слеза застыла ожиданием. Сверчок напомнил о тебе – глаза смутились на прощание. Судьба ютилась в тишине иль в полуночном ожидании. Метель кружилась в голове печальным жестом на прощание.
На берегу
На берегу. В песке под луны. Бутылку бросила волна. Забыв печали и невзгоды, свой взор я бросила спустя.
Быть может, время подоспело иль поделиться верно мне, на суд письмо – быть может, лживо, но нет – мне сердце скажет нет!
«Простите меня! Мое последнее слово! Я грешен пред Вами, пред этой страдалицей Землей. Сгубил я любовь, чистоту растоптав на пороге. Сгубил я себя, выпив горькую чашу до слез. Простите мои неспокойные очи. Простите безумство души и нахальный мой нрав.
Простите меня, я виновен и суд мой жестокий, и жалит меня сгоревшая в пепел душа! Простите, я грешен, простите жестокость надежды и злые слова, что ранили в час той нужды. Простите все мысли, идущие в ногу со мною. Простите всю злобу и желчь молчаливой звезды.
Простите отчаяние, навлекшее тяжесть на плечи, и то, что тяжелый свой груз отдаю Вам на Вас. Простите меня и ветреность мысли по телу, и ветреность чувств, что качает с утра до утра.
Простите, что я поругался над честью. Кляну я любовь и топчу ее грусть! Простите, что боль приношу повсеместно. Простите, и я не вернусь…
Так грешен мой путь, безвольный, случайный… Сжигаю мосты, нелепо творя и судьбу. Кидаю бутылки, и вновь раскалено и колко бегу по Земле, снова зной нагоняя в жару. Что делаю я? И все бесшабашно, пустынно. Нет почвы, и крылья мои прерывают полет –
я силы теряю, пред прошлым клонясь на колени, забыв, что я предан и честен той жизни, что чту…» Не знаю я Вас, мой милый, любимый читатель. Не знаю, зачем я пишу Вам об этом спустя.
Записка в бутылке – и вздрогнуло сердце нечаянно, быть может, и Ваша болеет также душа? Не знаю я как, не знаю, поможет иль просто скажу я об этом – не станет и он одинок.
Мне тоже бывает порой одиноко – и тоже, как он, я ищу те глаза впопыхах.
Мы все одиноки – бредем по пустым закоулкам. В прощелинах лжи мы находим хоть каплю росы. И как же прекрасно, когда мы находим и верим глазам, что похожи на наши они.
Не знаю, но верю – в чудесные, чистые души. В порывы сердец и поступки чудные людей. Понять и простить, и, может, удастся причалить в тот призрак, зовущий мечта.
Уж вылетела пуля дважды
Уж вылетела пуля дважды. Противник пал на мостовой. Летит стремглав в аврал ненастий Пегас, и в пене взгляд лихой.
«Желал утех и переплетов, желал решения ты звезд! Вам не хватает вечно мрака, Вам не хватает вечно слез!» —
суровый вой под плащаницей, суровый свист под скрежет дней. Кто ж мне расскажет, что не стоит произносить в порывах дней? Боль разрастается по телу. В огне причалы – мостовые дней. Повергло всех. И кто ж в ответе? Да, да, да, я, и больше ведь никто?
Она сидела у окна
Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей; кто чувствовал, того тревожит призрак невозвратимых дней.
А. Пушкин
Она сидела у окна. С плеча спадала нить от шлейфа – прозрачней синевы глаза дышали сквозь сирень забвенья. Слеза застыла в глубине – уже не суждено спуститься, вниз по щеке скользить, скользить и тихо наземь опуститься. В той глубине девичьих глаз душа ответно отвечала – в песке забытая вуаль сквозь ночи пламенем сияла.
И в голосе звучало том такая боль, что нет прощения тому, чье сердце замолчит, не слыша душ любви поверье.
«Жаль, что так, что позволила плакать, что боль несу тем, кто любит меня. Позволила сделать весь мир опасным, забыв обо всех, только помня себя.
Я плачу, как бы прося и жалость. Я плачу, хотя не должна, потому
что в жизни я та, кто не имеет права плакать, ведь я почти чужая, не та – кто может гореть в муках отчаяния, гнаться за призраком и за мечтой…
Я, не я, ведь судьбой обжигаясь только так, как придумала я сама…
Жизнь убегает, моя горечь, утрата – все словно призрак, и суть вся во мгле.
Жизнь происходит, но того не случилось, чтоб встать на путь – уважать и любить… Всех всполошив, всех, кому боль несла я. Раньше иль позже… Постой, не про то!
Хочется верить – но, право, так сложно. Боль ведь – чужая, не я в ней живу.
…он ушел, так далек он теперь от меня. Он ушел, так ничтожно мала его жизнь.
Он ушел, как ничтожность раскрылась моя. Не повинен никто – как обманчив твой след.
