озер, я жадно слушал Михаила Сергеевича, объяснявшего названия деревьев, трав и цветов, их свойства, зависимость между ними.
Паустовский говорил мало. Он больше любил слушать своих спутников.
Как-то пришли к нам Паустовский, Фраерман, Новашин и Гайдар усталые и голодные. Я видел: Гайдар (фамилия его мне стала известна позже) шел впереди, хотя нес самый большой и тяжелый груз — намокшую армейскую палатку. За ним шли остальные.
Мать собрала им обед, они поели. Гайдар остался сушить палатку, я помогал ему, остальные ушли на рыбалку. Аркадий Петрович, высокий, сильный, сняв свои тяжелые намокшие кожаные сапоги, возился с палаткой. Мать предложила ему какую-то обувь, он отказался:
«Я не простываю, Матрена Семеновна».
«Как же так?»
«Закаленный», — а сам улыбается и шлепает босыми ногами.
К. Г. Паустовский с В. Зотовым и его сыном.
Гайдар как-то сразу располагал к себе. Мне он очень нравился.
Моя младшая сестренка Оля — ей было лет восемь — обычно дичилась посторонних. Когда Аркадий Петрович спросил у нее, как ее зовут, она насупилась и молчала. Он нагнулся к ней и продолжал спрашивать:
«Тебя Катей зовут? — Оля молчала. — Машей? Зиной? — ответа не было. — Значит, зовут тебя Матрешкой!»— Оля рассмеялась и уже дружелюбно стала разговаривать с Гайдаром.
Я очень обрадовался, когда Гайдар сказал мне.:
«Вот что, Василий: приходи к нам в Солотчу. Придешь?»
«Приду», — поспешил ответить я.
Они переночевали у нас, утром еще порыбачили и ушли.
Я учился в шестом классе заборьевской школы, а Заборье, как знаете, рядом с Солотчей. При каждом удобном случае я бежал к писателям. В то время в нижней части дома Пожалостина жила его дочь, Александра Ивановна…
— Да, Екатерины Ивановны уже не было в живых, — отозвалась Агриппина Ивановна.
— Фраерман жил в мезонине, а Паустовский, Гайдар и Новашин занимали баню, ведь так, тетя Груня?
— Да, так. Верно говоришь. Баней этой давно не пользовались, там всякую траву сушили, ягоды хранили…
— Баня эта — можно и сейчас видеть — имеет два помещения — парную и предбанник, разделенные коридором. Парную с маленьким столиком перед окном и широкой деревянной лавкой, на которую стелилась постель, занимал Паустовский. В предбаннике жили Гайдар и Новашин. Аркадий Петрович, как и Паустовский, тоже спал на широкой лавке, а Новашин на полу, подстилая палатку и подкладывая под голову резиновую надувную подушку. Аркадий Петрович заботился о чистоте, ни на кого не надеясь.
— Так, так… Я в комнате у них уборку делала. Скажет другой раз: «Не надо, тетя Груня, я сам все в порядок приведу». Старалась я прибрать, когда его дома не было.
— Аркадий Петрович во всем любил порядок и любил труд, каким бы тяжелым он ни был.
В тот год писатели привезли с собой надувные понтонные подушки, чудом уцелевшие от первой мировой войны. На эти подушки накладывались доски, и получался хороший плот, удобный для рыбной ловли. Доски для плота, с разрешения Александры Ивановны, выносил со двора Гайдар, остальным такой труд был не под силу. На берегу озера Гайдар мастерил плот, а сам подчас не пользовался им, уходил удить на другое место. Между тем возвращал тяжелые намокшие доски все тот же Гайдар на своих плечах и аккуратно складывал их во дворе на прежнем месте.
Аркадий Петрович запасался в дорогу всем необходимым. «Надо идти в поход во всеоружии», — говорил он. Но однажды мы забыли взять с собой ложки. Пришло время обедать — ложек нет.
«Что-нибудь придумаем», — сказал Гайдар и пошел по берегу, разглядывая щепки, палки и бересту, и вот из березовой коры и палочек он всем смастерил ложки, и уху мы ели, хваля Гайдара как повара (он любил и умел ее готовить) и как изобретателя.
Гайдар, как, впрочем, и его товарищи, весь отдавался рыбной ловле. В поисках хорошего места он исхаживал большие расстояния; зацепив крючок, лез в воду и нырял за ним; пойманной рыбе радовался как ребенок.
Мне хорошо запомнился случай, когда Гайдар поймал большую щуку. Было это на Селянском озере. Аркадий Петрович соорудил плот, но ушел на другую сторону озера. На плоту остались Паустовский, Фраерман, Новашин и я. Вдруг видим: к нам плывет человек, и вот он, Гайдар, с пучками куги под мышками, чтобы легче было плыть. Подплыл тихо и попросил крючок.
«За корягу зацепил? Иди к нам», — сказал кто-то.
«Щука оборвала».
Мы заулыбались, а он в ответ:
«Все равно я ее поймаю. — И поинтересовался: — А как у вас?»
«Неважно».
«Значит, не зря мне так хотелось скрытно подплыть и дернуть у кого-нибудь за леску».
«Не шути, Аркадий, плыви, простудиться можешь», — забеспокоился Паустовский (дело было в сентябре).
«Гайдар не простудится, — сказал Новашин, — ведь он красный партизан».
Аркадий Петрович все так же бесшумно уплыл от нас.
Прошло немного времени, и послышался громкий веселый голос Гайдара, напевавшего боевую песню. Он приблизился к нам, и мы увидели у него в руках большую щуку. Все стали интересоваться, как ему удалось поймать такую, а он смеется и говорит:
«Порядочная щука уважает порядочных рыболовов».
Природу он любил и относился к ней бережно и нежно. Когда Аркадий Петрович находил в лесу родник, то восклицал:
«Вот она, живая вода!» — и припадал к ручейку. Он так искренне и восторженно расхваливал родник, что верилось: это и есть та самая живая вода, о которой рассказывается в сказках.
— Замечала это и я, — сказала Агриппина Ивановна. — Зовет он меня однажды в лес за грибами. Нездоровилось мне тогда, но отказать ему не могла. Пошли мы. Корзины взяли. В лесу мне легче стало. Надо сказать, что в те годы грибные места в нашем лесу почти к поселку подступали. И всяких грибов было много. Только Аркадий Петрович их почти не собирал, а ходил, корзиной размахивал и насвистывал. Радовался деревьям и солнцу, как мальчишка, что в первый раз в лес попал. Увидел у меня большой белый гриб-боровик, подбежал, руками развел:
«Где вы, тетя Груня, его нашли? Ну-ка, поставьте-ка его на прежнее место».
Делать нечего, поставила я гриб под куст. Ходит Аркаша кругом, любуется. Потом говорит:
«Ну ладно, теперь он все равно не жилец, — и в корзину его положил. — Вот, — удивился, — какие красавцы, оказывается, растут под Солотчей».
Банька в усадьбе И. П. Пожалостина, в которой жили и работали А. Гайдар и К. Паустовский.
— Но ради важного дела, — продолжал Василий Кузьмич, — Гайдар как будто
