забывал о рыбной ловле и природе. Помню, он отказался от рыбалки, сказав, что будет разговаривать по телефону с женой, которая позвонит ему из Москвы; в другой раз остался сочинять, и мы опять ушли без него.
Свои произведения он, можно сказать, «вышагивал» по дорожкам сада, что-то мурлыча себе под нос.
Спросит, бывало, Паустовский:
«Что сочинил, Аркадий? Прочитай».
«Прочитаю, — отвечает, — когда кончу». — И опять ходил по дорожкам.
Нередко читал вслух свои вещи.
«Отлично получилось!» — воскликнул однажды Фраерман.
«Выходит, недаром я долго топтался около каждого слова», — ответил Аркадий Петрович.
Работал Гайдар и в своей комнате, в бане, нередко приходил в комнату Паустовского, в жаркие дни пропадал в беседке. Несколько раз я ночевал в комнате Паустовского. Я учил уроки, а он, по обыкновению, читал. К ночи Паустовский говорил:
«Ты, Вася, кончил?»
«Да».
«Теперь я поработаю. А тебе свет не помешает?»
«Нет, ничего…»
Засыпая, я видел, как Константин Георгиевич писал при свечке обыкновенной ученической ручкой. Писал он быстро и откладывал в сторону стандартные листы нелинованной бумаги. Работал он до двух-трех часов ночи. В это время много курил, часто гасил папиросы недокуренными, и к утру у него была полная пепельница окурков. Ложился Константин Георгиевич поздно, вставал он вместе со всеми и был, как обычно, свежим и бодрым.
Собираясь вместе, писатели вспоминали подслушанные в народе выражения и обороты речи, рассказывали всякие истории, и я, очарованный, с упоением слушал их.
Я все больше сознавал, что судьба свела меня с людьми особенными, необыкновенными. Думалось иной раз: «Побыть с ними несколько лет — все равно что университет окончить».
Позже я узнал, что в доме Пожалостина Гайдар написал «Судьбу барабанщика», ряд рассказов, начал работать над «Тимуром и его командой». Паустовский написал здесь много книг: повести «Колхида», «Исаак Левитан» и пьесу о Лермонтове, рассказы; Фраерман — наполненную поэзией «Дикую собаку Динго, или Повесть о первой любви».
К писателям нередко приезжали из Москвы друзья и знакомые. Чаще других бывали Василий Гроссман, Андрей Платонов, Александр Роскин. Всеволоду Пудовкину Паустовский читал в беседке «Поручика Лермонтова»…
Уже в то время газеты и радио сообщали о бесновавшихся фашистах, и, как в песне поется, в воздухе пахло грозой. После одного такого известия Гайдар произнес:
«Надо бы весь земной шар вычистить, вымыть, просушить на солнце и устроить расчудесную жизнь!»
Запомнились мне слова Гайдара и сам он, веселый, смелый и сильный…
И вот она грянула, война! Я был призван в армию и всю войну пробыл на Дальнем Востоке. Весть о героической гибели Гайдара нанесла мне глубокую рану…
— На добрую память о себе перед войной посадил Гайдар в саду Пожалостина яблоньку. А сейчас она плоды приносит, — грустно проговорила Агриппина Ивановна. — А ведь ты, Василий, и после службы в армии с Паустовским встречался…
— В 1947 году я вернулся домой после демобилизации. Мне сказали, что Паустовский и Фраерман опять приехали в Солотчу и остановились в доме Пожалостина. Я пошел к ним. Константин Георгиевич к тому времени из баньки перешел в дом и жил внизу. Он много расспрашивал меня о военной службе и посочувствовал моему горю: на фронте погибли два моих старших брата. Вспомнили о Гайдаре…
В 1948 году, когда я работал председателем Ласковского сельского Совета и присутствовал на комсомольском собрании в клубе, дверь открылась и в ней показался Паустовский. С ним была жена. Собрание уже заканчивалось, и я поспешил к ним. Паустовские переночевали у меня, а рано утром отправились на рыбалку. Вернулись они с редким уловом: Константин Георгиевич поймал щуку чуть ли не с полпуда весом! Ловили они в Черном озере, и щука на вид была черная.
Знаменитая беседка в усадьбе И. П. Пожалостина.
В следующее лето Паустовский и Фраерман приехали к нам в Ласково на легковой автомашине и рыбачили на Ласковском озере.
В 1952 году я еще раз встретился с Паустовским. Тогда я работал председателем Солотчинского поселкового Совета. Выдалось свободное время, и пошел в дом Пожалостина к Паустовскому. Константин Георгиевич был болен и лежал в постели. Он не мог поехать в Москву на какое-то важное заседание, и это огорчало его. Мне он подарил книжку «Летние дни» с дарственной надписью.
…Под влиянием услышанного я задумался о судьбе старого дома. Мне было известно, что в июле 1950 года К. Паустовский и Р. Фраерман подали в отдел культпросветработы Рязанского облисполкома заявление, в котором одобряли ходатайство общественности об открытии мемориального музея в доме Пожалостина, владельцами которого они являлись. Но, к сожалению, мемориальных вещей не было: после смерти дочери Пожалостина ее племянница М. П. Леонтьева сдала часть их в Рязанский областной краеведческий музей, а все остальные вещи были или распроданы в Солотче, или вывезены в Ленинград.
Я отправился на розыски этих вещей. Сверх ожидания удалось найти немало.
В доме жителя Солотчи пенсионера Ивана Ивановича Жукова передо мной раскрыли большой железный сундук, выдвинутый из темного угла. Сундук был доверху наполнен старинными книгами, журналами, гравюрами, фотографиями. Мелькали подписи И. П. Пожалостина, дарственные надписи (большинство историка Е. И. Забелина), четыре книги Паустовского и Р. Фраермана, подаренные им дочерям Пожалостина; нашелся даже первоначальный подробный чертеж дома Ивана Петровича.
В соседней комнате я увидел большие гравюры в старинных массивных рамах: «Боярский свадебный пир», «Птицелов» и «Несение креста».
— Эти гравюры из кабинета Ивана Петровича Пожалостина, как и все, что вы видели в железном сундуке, — пояснила Елена Дмитриевна Жукова, дальняя родственница Ивана Петровича.
Елена Дмитриевна рассказала, что в доме жителя Солотчи Валериана Люхина она видела большой портрет Пожалостина, написанный масляными красками.
Я встретился с Люхиным. Он показал мне портрет, две фотографии Ивана Петровича с дарственными надписями и молоточек, которым работал знаменитый гравер. Все эти вещи перешли к Люхину от Александры Ивановны Пожалостиной.
На следующий день я получил копию решения исполнительного комитета Солотчинского поселкового Совета депутатов трудящихся от 9 июня 1964 года «Об открытии Дома-музея И. П. Пожалостина в Солотче». В сущности, это было ходатайство перед Рязанским горисполкомом и областным управлением культуры об открытии музея. Но случилось непредвиденное: в ночь с 5 на 6 января 1970 года сухое бревенчатое здание сгорело до основания, удалось лишь спасти баньку и подсобные помещения.
Пламя пожара превратило в пепел один из ценных памятников культуры. Но жизнь ставит вопрос о возрождении музея из пепла. Построить новый дом в точном соответствии с прежним возможно и необходимо.
