Он тоже кричал до хрипоты и, убегая от воспоминаний и самогосебя, нырнул в гущу толпы. Из стороны в сторону бросался он в эту ночь, тотрудясь у насосов, то пробиваясь сквозь дым и пламя, но все время норовяпопасть туда, где больше всего было шума и людей. На приставных лестницах,наверху и внизу, на крышах строений, на половицах, скрипевших и колебавшихсяпод его тяжестью, под градом падающих кирпичей и камней, — всюду, гдебушевал огонь, был он, но его жизнь была заколдована, он остался невредимым: ниединой царапины, ни ушибов; он не ведал ни усталости, ни мыслей, пока снова незанялась заря и остались только дым да почерневшие развалины.
Когда прошло это сумасшедшее возбуждение, с удесятереннойсилой вернулось страшное сознание совершенного преступления. Он подозрительноосмотрелся; люди разговаривали, разбившись на группы, и он опасался, чтопредметом их беседы служит он. Собака повиновалась выразительному движению егопальца, и они крадучись пошли прочь. Он проходил мимо пожарного насоса, гдесидели несколько человек, и они окликнули его, предлагая с ними закусить. Онпоел хлеба и мяса, а когда принялся за пиво, услыхал, как пожарные, которыеявились из Лондона, толкуют об убийстве.
— Говорят, он пошел в Бирмингем, — сказалодин, — но его схватят, потому что сыщики уже на ногах, а завтра к вечеруоб этом будут знать по всей стране.
Он поспешил уйти и шел, пока не подкосились ноги, —тогда он лег на тропинке и спал долго, но беспокойным сном. Снова он побрел,нерешительный и колеблющийся, страшно боясь провести еще ночь в одиночестве.Вдруг он принял отчаянное решение вернуться в Лондон.
«Там хоть есть с кем поговорить, — подумал он, — инадежное место, чтобы спрятаться. Раз пущен слух, что я в этих краях, им непридет в голову ловить меня там. Почему бы мне не притаиться на недельку, апотом выколотить деньги из Феджина и уехать во Францию? Черт побери, рискну!»
Этому побуждению он последовал немедленно и, выбирая самыеглухие дороги, пустился в обратный путь, решив укрыться где-нибудь неподалекуот столицы, в сумерках войти в нее окольными путями и отправиться в тотквартал, который он наметил целью своего путешествия.
А собака? Если разосланы сведения о его приметах, незабудут, что собака тоже исчезла и, по всей вероятности, ушла с ним. Это можетпривести к аресту, когда он будет проходить по улицам. Он решил утопить ее ипошел дальше, отыскивая какой-нибудь пруд; по дороге поднял тяжелый камень изавязал его в носовой платок.
Пока делались эти приготовления, собака не сводила глаз сосвоего хозяина; инстинкт ли предупредил собаку об их цели, или же косой взгляд,брошенный на нее грабителем, был суровее обычного, но она держалась позади негонемного дальше, чем всегда, и поджала хвост, как только он замедлил шаги. Когдаее хозяин остановился у небольшого пруда и оглянулся, чтобы подозвать ее, онане тронулась с места.
— Слышишь, зову! Сюда! — крикнул Сайкс.
Собака подошла в силу привычки, но, когда Сайкс нагнулся,чтобы обвязать ей шею платком, она глухо заворчала и отскочила.
— Назад! — крикнул грабитель.
Собака завиляла хвостом, но осталась на том же месте. Сайкссделал мертвую петлю и снова позвал ее.
Собака подошла, отступила, постояла секунду, повернулась истремглав бросилась прочь.
Сайкс свистнул еще и еще раз, сел и стал ждать, надеясь, чтоона вернется. Но собака так и не вернулась, и, наконец, он снова тронулся впуть.
Глава 49
Монкс и мистер Браунлоу, наконец, встречаются. Их беседа иизвестие, ее прервавшее
Смеркалось, когда мистер Браунлоу вышел из наемной кареты усвоего подъезда и тихо постучал. Когда дверь открылась, из кареты вылез дюжиймужчина и занял место по одну сторону подножки, тогда как другой, сидевший накозлах, в свою очередь спустился и стал по другую сторону. По знаку мистераБраунлоу они помогли выйти третьему и, поместившись по правую и левую его руку,быстро увлекли в дом. Этот человек был Монкс.
Таким же манером они молча поднялись по лестнице, и мистерБраунлоу, шедший впереди, повел их в заднюю комнату. У двери этой комнатыМонкс, поднимавшийся с явной неохотой, остановился.
— Пусть он выбирает, — сказал мистерБраунлоу. — Если он замешкается или хоть пальцем пошевельнет,сопротивляясь вам, тащите его на улицу, зовите полицию и от моего именипредъявите ему обвинение в преступлении.
— Как вы смеете говорить это обо мне? — спросилМонкс.
— Как вы смеете вынуждать меня к этому, молодой человек? —отозвался мистер Браунлоу, пристально глядя ему в лицо. — Или вы с умасошли, что хотите уйти из этого дома?.. Отпустите его… Ну вот, сэр: вы вольныидти, а мы — последовать за вами. Но предупреждаю вас — клянусь всем самым дляменя святым! — что в ту самую минуту, когда вы окажетесь на улице, яарестую вас по обвинению в мошенничестве и грабеже. Я тверд и непоколебим. Еслии вы решили вести себя так же, то да падет ваша кровь на вашу голову.
— По чьему распоряжению я схвачен на улице и доставленсюда этими собаками? — спросил Монкс, переводя взгляд с одного на другогоиз стоявших возле него мужчин.
— По моему, — ответил мистер Браунлоу. — Заэтих людей ответственность несу я. Если вы жалуетесь, что вас лишилисвободы, — вы имели право и возможность вернуть ее, когда ехали сюда,однако сочли разумным не поднимать шума, — то, повторяю, отдайтесь подзащиту закона. Я в свою очередь обращусь к закону. Но если вы зайдете слишкомдалеко, чтобы отступать, не просите меня о снисхождении, когда власть перейдетв другие руки, и не говорите, что я толкнул вас в пропасть, в которую выбросились сами.
Монкс был заметно смущен и к тому же встревожен. Онколебался.
— Вы должны поспешить с решением, — сказал мистерБраунлоу с большой твердостью и самообладанием. — Если вам угодно, чтобы япредъявил обвинение публично и обрек вас на кару, которую хотя и могу ссодроганием предвидеть, но не могу изменить, то, говорю еще раз, путь вамизвестен. Если же не угодно и вы взываете к моей снисходительности и кмилосердию тех, кому причинили столько зла, садитесь без дальнейших разговоровна этот стул. Он ждет вас вот уже два дня.
Монкс пробормотал что-то невнятное, но все еще колебался.
— Поторопитесь, — сказал мистер Браунлоу. —Одно мое слово — и выбора уже не будет.
Монкс все еще колебался.
— Я не склонен вступать в переговоры, — продолжалмистер Браунлоу. — И к тому же, раз я защищаю насущные интересы других, неимею на это права.
