или пятилетнего безвестного отсутствия, все его сбережения переходили жене:
– Насколько я знаю, вы не собираетесь покидать Британию… – кивнув официанту, Волк поднялся:
– Пойдемте, я провожу вас. Не собираюсь… – он достал из пиджака чековую книжку, – но, как говорят в России, береженого Бог бережет… – усадив Бромли в лимузин, расплатившись по счету, Волк постоял на пустынном тротуаре Патерностер-Роу. Сити засыпало, купол Святого Павла уходил в темное, ясное небо:
– Распогодилось, но и похолодало, – Волк вскинул белокурую голову, – самолет летит, на восток… – он проследил за красными огоньками, на крыльях:
– Из Лервика рейс идет в Стокгольм, а оттуда дальше… – Максим подхватил портфель, – нам надо попасть на Северный Урал, если верить записке. Но это почерк Рауля, сомнений нет… – он сверился с часами:
– Они в самом разгаре заседания. Меня пропустят, у меня есть разрешение на посещение здания. Как говорится, делай, что должно, и будь, что будет… – подхватив портфель, он зашагал к набережной Темзы.
Высокие, замшевые ботинки, цвета берлинской лазури, валялись на выцветшем, антикварном ковре с арабскими узорами. В комнате стоял сладкий, травяной запах, в полутьме мерцал огонек самокрутки. Скрестив длинные ноги, в спущенных чулках, поставив бокал с коньяком на грудь, Густи хихикнула:
– Дай мне. Я еще никогда не пробовала травки… – уверенная рука вложила ей в губы самокрутку. Девушка, словно невзначай, потянулась вперед:
– Ты рисковал, – ее голубые глаза затуманились, – в Британии марихуана запрещена. В Израиле, кажется, тоже… – длинные, ловкие пальцы скользнули по нейлону чулка, горячая ладонь обожгла колено:
– Тоже, – лениво согласился Иосиф, – но арабы не дураки, они знают свою выгоду. Не надо никуда ездить. В Хайфе, в арабском квартале, этого добра, как и гашиша, достаточно…
В углу комнаты поблескивал старинный, медный кальян. Густи отыскала вещицу в кладовых усадьбы в Мейденхеде. По краю вилась арабская надпись. Иосиф прищурился:
– Это с прошлого века. Афганский хан благодарит бабушку Марту за ее услуги стране… – кальян они разожгли, вернувшись из Сохо. Густи боялась, что младшие кузены увяжутся за ними:
– Им пора домой, – недовольно подумала девушка, – им еще нет восемнадцати. Мне, правда, тоже, но я, другое дело, я закончила школу и работаю… – усадив кузенов в такси, Иосиф поймал вторую машину. Из телефонной будки, по соседству с «Фламинго», он позвонил в Кенсингтон, на квартиру Тупицы. Сигаретный дым вырывался в холодную, ясную ночь. Густи притоптывала ботинками, плотнее запахнув пальто:
– Иди сюда, – велел Иосиф, – вместе теплее… – они курили одну сигарету на двоих, слушая протяжные гудки:
– Тупица с Аделью развлекаются, а мой брат спит, как сурок, в компании кота, – фыркнул Иосиф, – сейчас он разворчится, что его разбудили… – так оно и оказалось:
– Я вернусь поздно, то есть рано… – Густи, на мгновение, забыла, как дышать, – я не хотел, чтобы ты волновался… – подмигнув девушке, Иосиф, выразительно провел ладонью по шее, – все, все, я вешаю трубку, не бурчи, как старая бабка… – кивнув трубку на рычаг, распахнув дверь будки, он закружил Густи по мостовой:
– Вот и все, мы юны и свободны, как пишет мистер Керуак. Надо следовать стуку своего сердца, не зря нас называют битниками… – удерживая девушку, он помахал зеленому огоньку: «Такси!». На заднем сиденье пахло застарелыми окурками, его теплое дыхание защекотало ухо Густи:
– В Тель-Авиве я знаю, куда заехать за выпивкой, – он оскалил крупные, белые зубы, – но не будить же парней, на Ганновер-сквер… – Густи помотала головой:
– Нет нужды. Тетя Марта выделила мне бутылку коньяка, для полоскания горла, на случай ангины… – Иосиф согнулся от смеха:
– Думаю, у тебя найдется и лимон, для той же болезни… – его рука двигалась выше.
Густи вспомнила затрепанную, начала века брошюру, в бумажной обложке. Книга завалилась за тома Британской Энциклопедии, в библиотеке на Ганновер-сквер:
– Гигиена брака, или здоровое сожительство полов… – ее щеки заполыхали, – доктор Мирьям Кроу, издана на средства автора… – два года назад Густи пронесла книжку в свою комнату. Внимательно прочитав рекомендации бабушки Мирьям, она разобралась в рисунках:
– Мальчишек я много раз видела… – она сглотнула, – у мужчин, то есть у него, Иосифа, все устроено так же, только больше… – насколько больше, Густи не знала. Книжка рекомендовала женщине воспользоваться ломтиком лимона:
– Но это замужним… – травка кружила голову, – а у меня еще ничего не случалось. Тетя Марта мне все рассказала, тоже два года назад, но к той поре я прочла книжку… – сухие губы коснулись краешка ее рта:
– Не увлекайся… – его голубые глаза заблестели, – оставь немного и мне… – когда они курили кальян на ковре, с яблочным табаком, привезенным Иосифом, кузен предложил обосноваться, как он сказал, в более удобной манере. Низкий диван Густи купила на блошином рынке в Кэмдене. Пауль заново обтянул мебель лиловым бархатом:
– У тебя настоящее логово… – Иосиф зарылся в скандинавское одеяло, среди вышитых подушек, – как у бедуинов, в пустыне… – отдав самокрутку, Густи залпом допила коньяк:
– Помнишь, как мы встретились в первый раз, на Синае… – она наклонилась над юношей, каштановые волосы упали вниз, – я прилетела в Израиль с папой и мамой Лизой. Ты мне показывал пустыню, мы видели песчаного кота, ты убил змею… – голова Густи легла ему на плечо, – ты меня спас, ты такой смелый… – на Брук-стрит метались фары одиноких машин. От него пахло пряностями, он привлек ее к себе:
– Помню, но ты была маленькой девочкой… – неслышно зашуршала молния на ее платье, – а сейчас ты выросла… – щелкнула застежка ее бюстгальтера:
– Мы поженимся, – уверенно подумала Густи, – он сделает мне предложение. В такси он шептал, что приехал в Лондон ради меня. Он думал обо мне, все эти годы. Он писал мне, я храню все его конверты… – девушка встряхнула головой:
– Я католичка, но это неважно. Сейчас новое время. Иосиф, все равно, ничего не соблюдает, а Шмуэль вообще станет священником. Мы поселимся в Израиле, у нас родятся дети… – путаясь в платье и чулках, она лихорадочно целовала Иосифа:
– Я не хочу больше ждать. В первый раз ничего не бывает, все так говорят. Иосиф сделает все, что надо. Он меня старше, он будущий врач… – сильные руки обняли ее, Густи низко застонала:
– Я люблю тебя, так люблю… – окурок скатился на ковер, диван отчаянно заскрипел:
– Иди ко мне… – шептал Иосиф, – иди, милая. Я ждал тебя, так ждал… – приникнув к нему, девушка счастливо закрыла глаза.
В салоне Бентли пахло виргинским табаком и эссенцией жасмина.
Большие руки Волка спокойно лежали на отделанном орехом руле, светился зеленый огонек радио:
– Здравствуйте, – бодро сказал диктор, – сегодня пятница, тринадцатое декабря. В Лондоне пять утра, прослушайте новости этого часа. Автомобилисты оценили преимущества скоростного шоссе, открытого на прошлой неделе премьер-министром Гарольдом Макмилланом. Наш корреспондент взял интервью у мистера Ромни, жителя Престона, ежедневно пользующегося новой дорогой…
Тонкая рука, в замшевой перчатке, покрутив рычажок, приглушила гнусавый голос мистера Ромни. Марта носила короткое пальто, темного твида, отделанное соболем и скромную юбку, ниже колена. Искоса бросив взгляд на Волка, она откашлялась:
– Самолет уходит в субботу вечером, из Бриз-Нортона в Балморал. В резиденции Ее Величества нас ждет деловой ужин, а в воскресенье мы летим в Лервик… – сначала Марта хотела вернуться из Лервика в Лондон:
– Я собиралась провести Рождество с детьми, – напомнила она себе, – но так и получится. Я просто прилечу в Британию чуть позже. Дядя Джованни и Клара здесь, Теодор-Генрих и Густи взрослые, да и близнецы помогут… – сыновья Эстер, вместе с Аароном Горовицем, улетали в Израиль до нового года:
– Новый год они встретят в Париже, и отправятся дальше, в Рим. Надо по возвращении посидеть с Кларой, над рождественским меню. Надо связаться с Fortnum and Mason, позвонить в Плимут, миссис Берри, насчет доставки индеек… – птицу и окорок они заказывали у Берри. На ферме под Плимутом ресторатор разводил старинные породы гусей, индеек и свиней.
