человек, он подпирает стенку… – Филби взглянул на часы, – сегодня не выходной. По субботам здесь танцуют до шести утра, а сейчас все закончится в два… – он не боялся, что Моцарт навестит танцевальный пол:
– Юнец занят более интересным делом, с его точки зрения. Вовремя я его отвлек, ничего не скажешь… – Филби решил не интересоваться неизвестным пассажиром у Моцарта:
– Он ничего не знает, это только вызовет его подозрения… – из соседней кабинки, сквозь томное пение саксофонов, донесся звонок. Поправив галстук, Филби отдернул бархатную портьеру. Длинные пальцы Моцарта слегка заколебались, он взглянул в карты. Филби понял:
– Ему везет, я по глазам его вижу. Очень хорошо, до двух он не встанет из-за стола, а к той поре все разойдутся… – Моцарт постучал сигаретой о портсигар:
– Моя ставка, пятьдесят гиней, господа… – игроки зашевелились, – мистер Аллен, – он только сейчас заметил Филби, – мы звонили, насчет коньяка. Пусть найдут пару хороших бутылок, принесут еще кофе… – шуршали карты, внизу переливалась музыка. Филби кивнул:
– Разумеется, мой друг. Я обо всем позабочусь.
Они оба отказались от десерта, запеченных, сладких груш, с лавандовым медом.
Скупо отпечатанная карточка, на простой, но дорогой бумаге, сообщала:
– Груши сорта Конферанс, собраны в Оксфордшире, мед из аббатства святого Августина, в Рамсгейте… – куропатки с тушеной капустой и можжевельником, согласно той же карточке, происходили из Шотландии. Устрицы ранним утром приехали с восточного побережья, прямо к задней двери «Закусочной Скиннера».
Мистер Бромли помешал кофе, с девонскими сливками:
– Мистер Берри делает исключение для чая, кофе и вин… – адвокат усмехнулся, – в Британии невозможно произвести выбранное нами бордо… – они разделили бутылку первого, послевоенного урожая. Рубиновое вино пахло сухой землей, солнцем и пряностями. Бромли заметил:
– Тринадцать лет, отличный срок. Берри разбирается в винтажах. Тринадцать лет назад мои внучки еще не родились, был жив мой сын… – Волк тоже вспоминал осень сорок пятого:
– Я тогда оправлялся на нарах, в Бутырке, встретил в камере Федора Петровича. Марта выбралась из Москвы, с Виллемом. Она носила Максима, о чем я не знал, но надеялся, что это именно так… – он почувствовал холод снежинок, на разгоряченных щеках:
– Мы выручили Авраама и покойного Степана, но Рауля нам не удалось вырвать у псов… – за обедом они с Бромли, словно намеренно, вообще не заговаривали о делах:
– То есть о том деле, с которым я пришел, – поправил себя Волк, – мы обсуждали мой процесс… – две недели назад адвокатская контора Волкова выиграла иск, поданный жителями Ноттинг Хилла против хозяев пабов и ресторанов, вывешивающих таблички о запрете посещения заведений, как выражались расисты, черными. В начале осени в районе вспыхнули беспорядки. Столкновения полиции и сторонников крайне правых, нацистских партий продолжались несколько дней. В разговоре с Волком, Бромли заметил:
– Будь моя воля, я бы выписал юнцам не по два-три года за решеткой, а гораздо больше. Подумать только, мы всю войну продержали в тюрьме Мосли, но змея выжила, подняла голову и опять плюется ядом… – юнионисты Мосли и члены «Лиги защиты белых», расхаживали по карибским кварталам Ноттинг-Хилла в черных рубашках и повязках со свастикой:
– Но Марта права, – напомнил себе Волк, – Мосли не дурак, он не забыл покойного Питера. Второй раз он так не обманется, да и некого к нему посылать. Но я больше, чем уверен, что его деятельность координируется с континента. Марта считает, что Максимилиан выжил… – Мосли и вообще крайне правые партии не были заботой жены, занимавшейся аналитикой по СССР и Восточной Европе, но Марта, по ее выражению, перемолвилась словечком с коллегами из МИ-5, контрразведки:
– Буде гости с континента навестят наших доморощенных, – она поморщилась, – фашистов, нам сразу все станет известно, – успокоила она Волка, – у контрразведки есть агенты среди этой швали. Но Максимилиан здесь вряд ли появится, он осторожен… – Волк побаивался, что старший пасынок, зная о работе Питера среди нацистов, захочет пойти таким же путем:
– Теодор-Генрих спокойный парень, – напомнил он себе, – и он еще не закончил школу. Пусть сдает экзамены и едет в Кембридж, заниматься экономикой, а не изображает недалекого хулигана, вроде тех, что швыряли камни, в Ноттинг-Хилле. Тем более, не стоит ему отправляться на континент, искать нацистов. Максимилиан, если он выжил, сразу его узнает… – Теодор-Генрих, как две капли воды, походил на покойного отца.
Бромли поздравил Волка с выигрышем:
– Хотя, наверное, гонорар, – добавил адвокат, – был невелик… – Волк поднял бровь:
– Дети и сейчас вспоминают ямайскую вечеринку, с оркестром и танцами… – истцы пригласили всю семью в кафе, в Ноттинг-Хилле, – а что касается денег… – Максим сбил пылинку с лацкана пиджака, – в Линкольнс-Инн я славюсь бережливостью…
Это было правдой. Волк не выезжал из старого кабинета, с небольшой приемной, где сидел секретарь, отличный парнишка, пользовавшийся костылем:
– Ходить ему никуда не надо, – объяснял Максим коллегам, – а диплом помощника адвоката у него не хуже, чем у других выпускников… – секретарь бойко печатал на машинке, не боялся звонить куда угодно, а Волк научил его варить настоящий, итальянский кофе:
– Единственная роскошь в конторе, кофеварка, – вздохнул Максим, – но семью я обеспечиваю, и даже удается побаловать Марту подарками… – лето они проводили в Мейденхеде, Саутенде и Банбери:
– Циона в замке больше не появится, – Волк дернул щекой, – очень надеюсь, что на Лубянке ее расстреляли. Джон молчит, но видно, что он тоже на это рассчитывает. Всего два года прошло, но он, наверняка, женится, когда истечет срок ожидания, после безвестной пропажи. Он еще молодой человек, мой ровесник… – с пятерыми мальчишками в доме, Волк, действительно чувствовал себя молодым:
– Деньги, не главное, мистер Бромли, – подытожил он, – главное, чтобы на британской земле и следа не осталось от сегрегации. Ваша дочь, в Америке, тоже на передовой линии борьбы… – осенью Кэтрин прислала родителям вырезки из газет:
– Негры Алабамы протестуют против сегрегации в школах. Адвокат Кэтрин Бромли выиграла иск, поданный жителями Мобиля к отделу образования городской администрации… – на фото дочь стояла рядом с хорошо одетым чернокожим. Мужчина держал табличку: «Долой расовую дискриминацию!». Бромли вспомнил:
– Он тоже юрист, из местных. Вдовец, Кэтрин писала. Леона целый месяц ходила в тамошнюю негритянскую школу, с его дочерью… – фотографии единственной белой девочки, в черном классе, напечатали все газеты Америки:
– Леоне очень понравилось на юге, – добавила дочь, – она уговаривает меня перебраться в Атланту или Чарльстон, но мы, конечно, не покинем Нью-Йорка… – бизнес дочери преуспевал.
Мистеру Волкову принесли эспрессо. Бромли взглянул на золотой хронометр:
– Большое спасибо за на обед, коллега, но мне надо оказаться дома до девяти вечера. Луиза завтра выступает с первой латинской речью, на ассамблее в Квинс-Колледже. Я должен с ней порепетировать. Это большой шаг вперед, в ее возрасте… – едва увидев речь, написанную внучкой, Бромли закатил глаза:
– Борьба за права угнетенных меньшинств. Милая, в Британии никто никого не угнетает… – Луиза поправила изящные, в скромной оправе очки:
– У тебя в конторе, дедушка, в отличие от бизнеса тети Кэтрин, не работает ни одного чернокожего. Мистер Максим дал работу инвалиду, но сколько инвалидов ты видел в Линкольнс-Инн… – она помотала светловолосой головой:
– Общество должно измениться. Все начинается с образования, то есть с нас, учащихся… – девочка добавила:
– Я уверена, что в будущем выпускники школы для слепых, которую мы поддерживаем, тоже поступят в университеты, а не станут сидеть дома, взаперти… – адвокату пришло в голову:
– Берри тоже дает им деньги. Луиза говорила, что он туда ездит, обучает ребятишек готовить самостоятельно… – на каникулах внучка пропадала в море, с юным Сэмуэлем Берри. Дети отлично управлялись с небольшой яхтой:
– Они вообще сдружились, они ровесники. Хотя мальчик Берри станет поваром, как вся его семья, в университет он не пойдет… – зажигая виргинскую сигарету, Бромли помялся:
– Вы клиент, но вы и коллега, мистер Волков… – он кашлянул, – я могу говорить с вами откровенно. Вам нет сорока пяти, зачем так… – он поискал слово, – радикально менять завещание… – в конторе мистера Бромли остался черновик, подготовленный мистером Волковым. По документу, в случае его подтвержденной смерти
