домов, окружающих площадь. Может, даже с балкона, кое-кто наблюдал и оттуда. Гундольф хоть и делал вид, что глядит вперёд, но думал лишь об осколке.
Сперва тот никак не поворачивался в пальцах. Пленник изрезался, едва не упустил стекляшку, но наконец ухватил как надо и медленно принялся пилить тряпичный пояс, обхвативший запястья. Жаль, не поглядеть, как идёт дело.
— Добротой это называешь? — разъярился калека на помосте. — А ну, подойди сюда! Погляди нам в глаза и повтори, если смелости хватит!
— Во-во, — поддержали его оборванцы. — А дайте мы скажем, как на Свалке жилось, а эти пусть послушают!
Они волновались, тянули чёрные руки. Пояс всё не поддавался.
— Моя очередь! — воскликнула Леона, и рупор дали ей.
Крылатая встала на краю помоста, оглядела толпу ликующе, улыбаясь широко.
— Слушайте, слушайте! — разнёсся звонкий голос над площадью. — Всё переменилось, город в наших руках! Вы задолжали нам, и теперь расплатитесь!
— Умолкни!
— Как бы не так!
— У-у-у! — заревели зрители.
Раздольцы пошли вперёд, на помост. Калеки выступили им навстречу, там и сям сцепились люди. Кто-то упал и вмиг исчез под ногами толпы. Людская волна плеснула, Рафаэль отшатнулся, толкнул Гундольфа, и осколок выпал. А пояс держал ещё крепко.
— Кори! — закричала Леона. — Я знаю, ты здесь! Ты с нами? Ещё не поздно!
Она умолкла, огляделась. Но если Кори и была в этой толпе, то не спешила дать о себе знать.
— Предательница! — закричала крылатая и топнула ногой. — Жалкая, жалкая предательница! Я не прощу тебя, не прощу!
Калека, что говорил прежде, забрал у неё рупор.
— Слушай, город! — объявил он. — Мы теперь власть! Господин Третий помер, госпожа в наших руках… Тед, выводи её вперёд! Гляди, народ, вот она, ваша госпожа! А ну, перестаньте на нас кидаться, или прирежем её на ваших глазах!
Люди примолкли, волнение поутихло.
— Да это, может, случайная баба, — засомневались в толпе. — Чем докажете, что госпожа?
К губам Золотой Маски поднесли рупор и велели:
— Ну, говори!
— Жители Раздолья… — дрожащим от слёз голосом произнесла она. — Люди… вы приносили клятву чтить и защищать троих…
— Довольно, — грубо сказал калека и обратился к горожанам:
— Ну, слыхали? Узнали?
Площадь вновь зашумела.
— Госпожа это, госпожа!
— А ну, пустите её, гады!
— Что творите?
Леона вскинула руки и воскликнула:
— Давай, Тед! Давай, она твоя!
— Отпусти меня, отпусти, не трогай! — вскричала Золотая Маска. — Не надо!
— Тед, угомонись! — рявкнул и Рафаэль. — Остановите его, у кого ум в голове остался!
Он рванулся вперёд, невзирая на связанные руки, но двое с лёгкостью его остановили. Гундольф напряг все силы, дёрнул путы раз, другой.
Толпа шумела, пронзительно кричала госпожа. За спинами калек, удерживающих её, ничего не было видно. Только рёв, визг, чья-то ругань. Леона хохотала.
Такого крика, как потом, Гундольф в жизни не слыхал. Крик перешёл в хрип.
Гундольф рванулся отчаянно, ссаживая запястья, и освободился наконец.
— Глядите! — ликующе вскричал калека и потянул госпожу за руки, всё ещё связанные.
Кровь текла, пятная тёмным рукава, заливая белые ладони, покрывая ржавчиной стальные пальцы.
— Всё! Вот она, ваша госпожа, тоже урод теперь! Ну что, станете такую слушать? Нужна она вам — такая?
— Тед! Тед, я не прощу вам этого! — кричал Рафаэль, извиваясь в удерживающих его руках. — С катушек съехали! Ладно у одной с головой не в порядке, но вы-то? Я же ради вас, я ради вас!..
Его ударили, и он сложился пополам. Если бы не держали, упал бы.
— Ради вас на город, — прохрипел Рафаэль. — Капли ваши… не из чего… дома их больше не из чего делать…
— Что, больно? — с наслаждением спросил однорукий у госпожи, которая и кричать не могла, только хватала воздух. — Страшно? Это я тебя пожалел ещё. Подумаешь, пара пальцев, не рука. Но я, может, ещё передумаю. Ты ж теперь вся моя…
Уже завязалось сражение. Раздольцы наступали, но пробиться к помосту не могли, слишком плотным кольцом его окружили калеки и оборванцы. Гундольф огляделся быстро, прикидывая, что может сделать, и заметил движение в переулке. Застыл на мгновение, не веря: механическая жаба, плотно сомкнув пасть, медленно и упорно пробиралась к помосту. Люди рядом с ней прекращали бой, отступали в недоумении. Кое-кто из городских подскочил сзади, принялся лупить по пятнистому боку, решив, видно, что машина — орудие калек.
— Эй, вы, уроды! — раздался чей-то звонкий и злой голос, и Гундольф заметил Эриха.
Подняв окровавленную саблю, он пробирался к помосту от статуи Хранительницы.
— Никогда вам не взять этот город! Он мой, и я его не отдам! Смерть вам!
И десятки голосов, воодушевлённых этим призывом, подхватили:
— Смерть!..
Симен — кто-то его развязал — толкнул с помоста калеку, загораживающего путь к госпоже. Тот повалился, цепляясь за оборванцев. Гундольф тоже рванул вперёд и от души ударил того, кто держал госпожу, снизу вверх. Калека рухнул как подкошенный.
Упала и госпожа, но поднимать некогда, со всех сторон грозила смерть.
— Братишка, уходи! — закричала женщина за спиной. — Беги, беги отсюда!
— Я не трус, Софи! — крикнул ей Симен.
Он обхватил того, кто рядом, они сцепились. Гундольф пригнулся, уйдя от удара механической руки, обхватил своего противника и сбросил вниз. Жаба подобралась ближе, но между нею и пленниками поместился бы ещё один помост. Не дойти в этом бурлящем море.
Кто-то оттащил госпожу. Гундольф узнал Рафаэля: и с этого сняли путы. Калека на стальных ногах, с которым боролся Симен, ударил того ниже колена — раз, другой — и водовоз пошатнулся. Но его противника обхватили сзади, ткнули в шею.
— Ткачиха! — прохрипел безногий, отступая и зажимая рану ладонями. — На своих полезла, падаль?
— Своих я защищаю! — яростно ответила та и ударила его ещё раз. Калека упал.
— Бейте! — воскликнула Леона. — Бейте, режьте, рвите зубами! Этот город…
Софи выбила рупор из её рук.
— Хватит! — воскликнула она. — Сущее безумие!
На неё бросился сзади человек с отливающей медью рукой. Гундольф успел перехватить, замедлить, и лишь потом разглядел пальцы-ножи. Его толкнули, и он упал на помост, увлекая за собой противника.
— Эй, сюда, сюда! — раздался голос Флоренца. — Гундольф, держись, я рядом!
— Фло! Поворачивай, уходи отсюда, ты, безмозглый! Не смей подходить ближе! Убери машину! — донёсся вопль его брата.
Гундольф ударил в нависшее над ним лицо раз, другой, но калека держался. Зло скалясь, он дёргал руку — лезвия завязли в досках помоста. Оступившись, сверху кто-то навалился, придавил, вышибив воздух.
— Проваливай! Вон пошёл! — надрывался Эрих. — Тут всё рванёт!
Третий, что упал сверху, откатился. Рука с острыми пальцами взлетела, но Гундольф обхватил её, напрягся. Лезвия всё ближе, ближе…
Кулак жёстко врезался в рёбра,
