Джастина Миллера за то, что он смеялся с девушкой, которой принадлежало мое сердце, меня привлекли бы еще за одно преступление.
Это стоило мне всех моих сил, но я терпел флирт, робкие улыбки и осознание того, что Джастин к ней прикасался.
Я намеренно затеял ссору со своим стариком, когда застукал их целующимися за спортзалом, где впервые показал ей свой альбом для рисования. Я думал, что умру от того, как что-то у меня внутри раскололось напополам.
Но я не умер.
И мой отец спьяну сломал мне ребро кулаком.
Неделя за неделей мне приходилось быть свидетелем того, как Олин заменяла меня другим. И неделя за неделей я распадался изнутри, превращаясь в пустую скорлупу горя.
К тому времени, когда начались школьные каникулы, я висел на гребаном волоске.
Зная, что большую часть своего времени Олин будет проводить с Джастином.
Задаваясь вопросом, подарит ли она ему свою девственность.
Представляя, как она целует его, смеется с ним, прикасается к нему.
Черт, от этого я разрывался на миллион кусочков и ревел от ярости.
Мне снились кошмары, в которых он причинял ей боль, как мне Таллап. В которых Олин извивалась в экстазе с кем-то, кто не был мной.
Этого было достаточно, чтобы свести меня с ума.
Возможно, я уже был безумен.
Даже мой отец потихоньку оставил меня в покое. Его избиения стали уже не такими частыми, а оскорбления и пьяные тирады — не такими громкими. Как будто ему не нравилось, когда я сам их ждал, принимал и нуждался в них.
Я устроился на работу в местную строительную компанию, где мне платили наличными. В обмен за тяжелый труд я заработал деньги, чтобы погасить свои долги. Я вернулся туда, где когда-то воровал, и с точностью до доллара расплатился за то, что взял, — в магазин художественных принадлежностей, где украл баллончики с краской. В магазин канцтоваров, где я стащил альбом для рисования и карандаши.
Расплатившись с ними, я купил побольше расходных материалов и вернулся к свободе, которую давала мне живопись.
Я разрисовывал граффити уродливые закоулки города.
Раскрашивал ненужные тротуары в переулках.
Изливал на бумагу свое разбитое сердце.
И несмотря на все это, я не переставал наблюдать за ней, защищать ее, ждать на улице возле дома… убеждаясь, что она в безопасности.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Олин
— Настоящее —
Вчера на моем телефоне не хватило заряда, чтобы дозвониться до Гилберта Кларка.
Сколько бы я ни умоляла его соединить меня с ним, все попытки были тщетны.
Теперь, когда мне нужно было побыть одной, эта чертова штуковина не переставала звонить.
Этим утром я пошла на работу.
Я припарковала хэтчбек Гила в нескольких кварталах от моего офиса и дошла до работы пешком, при этом на меня не напали и не похитили. Я сделала вид, что это совершенно обычный день, хотя мои нервы были на пределе.
Я удалила со своего телефона новостное приложение, не в силах справиться с регулярными обновлениями о нарисованных убийствах. Я нацепила профессиональную улыбку, и «Status Enterprises» окружил меня повседневной толпой сотрудников, готовящихся к долгому дню. Я притворялась, что все нормально — что у меня есть парень с обычными секретами, что моя история любви достойна сказок.
Когда в моей кабинке за обедом появилась Шеннон, я рассыпалась в извинениях за бардак, в который превратилась моя жизнь. Я поблагодарила ее за предоставленную возможность трудоустройства и пообещала, что больше ее не подведу.
Она обняла меня, когда мой измученный, сдавленный слезами голос дрогнул, и я возненавидела себя за свою слабость.
За смятение.
За свое ноющее, разбитое сердце, подозревающее худшее, что можно только заподозрить в человеке.
Я не могла перестать думать о грязных ботинках Гила одиннадцатого размера.
Не могла перестать объединять факты от его исчезновения до необычного употребления водки и окутанных ночью признаний.
Внутри меня творилось настоящее бедствие — я совершенно запуталась и устала, делая все возможное, чтобы ухватиться за ответ, который придал бы смысл лабиринту, в который меня втянули.
Снаружи я сидела в своей кабинке, отвечала на электронные письма и звонки. Я казалась идеальной сотрудницей, выполняющей работу, за которую ей платили.
Мне удавалось занять себя до обеда.
Держаться подальше от Google и перестать придумывать истории без фактов. Но когда я поднялась на лифте в кафе на втором этаже, то совершила большую ошибку, проверив свой телефон.
Десять пропущенных звонков от Гила.
Первый всего через несколько минут после того, как я от него ушла— как будто он почувствовал, что меня больше нет в его доме.
Я подумывала перезвонить ему, но понятия не имела, что сказать. Прошлой ночью он вывалил на меня свои трудности без каких-либо конкретных объяснений, что все это значит. Мне нужно было время, чтобы понять — или, по крайней мере, попытаться. Мне нужно было пространство, чтобы прочистить мозги, прежде чем я смогу вести дальнейший разговор, который не в силах расшифровать.
Гил может быть убийцей, а может и нет. Его могут шантажировать, а могут и не заставлять делать то, что он ненавидит. У него в прошлом может иметься трагическая тайна, объясняющая все происходящее, но может, ничего такого и нет.
Единственное, что помогло бы нам выбраться из этого бардака, это правда. Горькая, жестокая правда, безо всяких недомолвок.
И я не думала, что он к ней готов. Не думала, что у него хватит сил рассказать мне, что он спрятал во второй спальне, где был прошлой ночью, и почему исчез в то же время, когда пропали две девушки.
А если он не был готов об этом говорить… я определенно не была готова слушать.
От одной мысли о том, что мои подозрения хоть чуточку верны, у меня сжалось сердце и ушло в пятки.
Не выключая вибрацию телефона, я заставила себя съесть сэндвич с салатом. С бурлящим желудком бороться было тяжело, хотя у меня кружилась голова от голода.
Избегая взглядов коллег по работе и не желая общаться, я открыла интернет-браузер и провалилась в кроличью нору новостных сайтов и расследований убийств.
С трясущимися руками и колотящимся сердцем я прочитала новые подробности о последнем убийстве, просмотрела гипотезы и изучила возможные описания от так называемых свидетелей.
Расплывчатым описанием был мужчина в бейсболке. Никаких отличительных черт, таких как цвет волос или татуировки. Просто мужская фигура.
Гил никогда в жизни не носил бейсболку.
Было ли это просто маскировкой или его гардероб — это еще одна вещь,
