народа находилось по другим комнатам, много было на улице.
— Давай сначала весь список обсудим здесь, а потом на улице всех проголосуем.
— Ладно, давай, — согласился старик. — Эй, тихопадские, кого наметили в комитет?
— Герасима! — откликнулись тихопадские.
— Которого Герасима-то?
— Шумихина Герасима.
Писарь подал старику список кандидатов, намеченных обществами. Митрич стал читать. Я спрашивал о каждом кандидате, о его имущественном положении, о его авторитете в обществе. Критики, однако, со стороны общества не замечалось. Я стал опасаться, как бы не проскользнул кто из мироедов или из их подголосков. Я тихо сказал старику, чтобы он послал за Спирей, который что-то ораторствовал на дворе. Спиря протолкался к столу. Я ему сказал, чтобы он следил за кандидатурами и раскрывал всех мироедских подголосков. Я угадывал, что Спиря ненавидит мироедов и, по-видимому, много перетерпел от них. И я надеялся на его злую критику.
— Александровских будем обсуждать, — объявил старик. Первой стояла фамилия старика.
— Данилов Семён! — выкрикнул он.
— Голосуем, голосуем, за тебя Семён Митрич! — дружно зашумели мужики.
— Хороший старик, справедливый, двух сынов на войне убили, — сообщил мне под ухо Спиря, — вся волость уважает за справедливость, даже пристава иногда обрывал.
— Семёнов Иван Власович, — продолжал старик, — мужик, думаю, подходящий, не сдрейфит.
— Ну, где сдрейфить! Старшина сторонкой дом его обходил. Обстоятельный мужик.
— Это ерой наш. Землю у него старшина оттягал. Спуску не давал мироедам. Неделями его пристав держал в холодной.
Спиря критикнул слегка только кандидата комаровского общества.
— Мужик ничего, только жуликоват, впрочем мужик ничего, — авторитетно заявил он.
— Вьюнов не проскользнуло? — спросил я, смеясь, Спирю.
— Не-е-т-т… вьюны потом, полезут, когда присмотрятся. Сейчас они притаились.
— Ну, как, Митрич, — опросил я старика, — ладно в списке-то?
— Да кабыть ладно, только вот меня напрасно. Лучше есть.
— Ну, ну, Митрич, — загудели на него. — Раньше-то на тебя опора, а теперь бросить хошь.
— Негоже, Митрич, — заворчали особенно старики, — время теперь сурьезное.
— Ну, ладно, ужо. Голосовать пойдёшь, што ли?
Народ повалил на улицу. Сговорились со стариком, что предложим голосовать всем списком, а председателя отдельно.
Старик встал на крыльце и ждал, пока народ подтянется. Рядом стал с ним волостной писарь Семён Дмитриевич и говорил ему негромко: — Теперь гражданами мужиков-то зови, господами-то неудобно.
— Ладно! Граждане, надо голосовать комитет и председателя. Кого наперёд?
— Председателя, — подсказал я.
— Председателя, председателя! — подхватил сход.
— Кого председателем? Называйте!
— Митрича, Митрича! — заголосил сход.
— Сорокина! — крикнуло несколько голосов.
— Вьюны кричат, — шепнул мне Спиря, — Сорокин — зять старшины.
— Голосуем Сорокина, — объявил старик сходу.
— Тебя, тебя! Не надо мироедов! — сход заволновался.
— Сначала тебе надо голосоваться, — подсказал я старику.
— Ладно ужо, не шумите, голосую меня. Кто за меня — подымайте по одной руке.
Как лес зашумели и поднялись руки.
— Считать, што ли?
— Што там считать, видать все поднялись.
— Кто за Сорокина? Подымайте руки! — Ни одной руки не поднялось.
— Ишь спрятались, выставили, а не голосуют, — смеялись в толпе.
— Я говорил, что не полезут они сейчас, даже свои не голосуют, — сообщал мне Спиря.
Комитет проголосовали списком дружно.
— Ну, вот, граждане, теперь мы избрали свою новую власть. Должны вы теперь свою власть слушаться. Теперь што ешшо надо? — обратился старик ко мне.
— Насчёт войны бы надо, приговор, что ли, составить? — ответил я старику.
— Теперя, граждане, насчёт войны нам надо постановить, — сход напряжённо загудел.
Я попросил слова. В короткой речи я обрисовал им положение России и наших войск.
Выложил всё, что мы переварили в наших дискуссиях на каторге и закончил тем, что нужно добиться окончания войны во что бы то ни стало. Нужно заставить новое правительство заключить мир и вернуть всех солдат к разорённому хозяйству.
— Правильно! Скорее штоб домой. Навоевались, довольно, — гудел взволнованно сход.
— Приговор што ли составить? Писарю поручим, а комитет подпишет, — объявил старик.
— Правильно! Петровичу поручить, пусть он составит.
— Всё кажется? — обратился ко мне старик.
— Всё теперь. Можно сход распустить, а завтра с утра комитет соберём, наметим работу.
— Товарищи-граждане, мы все вопросы сегодня разрешили, объявляю сход закрытым.
Ночевать пошли к старику. Уже у дома нас догнали инвалид с Ванюхой. Мы остановились.
— Ну што, ребята, нашли? — Обратился к ним старик.
— Bcex нашли. Даже больше: помощника пристава с урицким урядником прихватили. Нашего-то урядника дома застали. Смотрим бутылка, рюмки на столе. Спрашиваем: кто у тебя был? Урицкий урядник, говорит, был. А где, спрашиваем, он? Сейчас только, говорит, с помощником пристава на Усолъе поехали. Мы Кирьку оставили с урядником, уряднику сказали, штоб из дому не смел никуда, а сами с остальными махнули в догоню. В пяти вёрстах догнали, едут легонько на бричке, а мы им: «Ваше благородие, минуточку». Испугались. «Што, говорит, вам надо? Что вы хотите?» А мы ему: «Вертай, ваше благородие, обратно, сход вас требует». А Прокопий на его берданку навёл. «Вы, говорит, ваше благородие и господин урядник, ваши левольверики дайте сюда и шашечки тоже». У обоих руки трясутся. Вместе с поясами левольверы-то отдали и шашки тоже. Обратно нашего урядника прихватили. В холодной теперь сидят. Ребята за стражниками пошли, а мы к вам.
Старик заволновался. Арест помощника пристава смущал его. Боялся, как бы не попало.
— Уж начальство-то больно большое. Может, по делу какому ехали. А мы их в холодную. Экий прыткий народ!
— Ничего, Семён Дмитрия, ребята правильно поступили. Полиция теперь для нас не начальство, а преступники. Надо хороший караул поставить, чтобы к ним не допускали, да и не скрылись чтоб. А завтра их в Иркутск под конвоем отправим.
Ребята, струсившие было после слов старика, ободрились.
— Мы десятских до утра к ним приставим. Не убегут, — радостно проговорил инвалид. — Куда вот только стражников деть, в холодной-то тесно.
— Стражники нe так опасны, пусть в сторожке ночуют, — посоветовал я.
— Ладно, не то… Ванюха и ты Прокопий, идите наладьте там всё, да идите с ребятами домой.
— Ишь, делов-то наделали сколько сегодня, — говорил он, уже спокойно улыбаясь.
Ребята пошли в волостное правление, а мы зашли в избу. Детишки и молодуха уже спали, а старуха нас дожидалась. На столе стоял самовар.
— Заждалась я вас, и самовар-то уж перестал шуметь. Приутомились, небось, думала, до утра прошумите там.
— Ничего, старуха, новую власть выбирали. Войну, может, скоро кончать будем. Может и Илья вернётся, — проговорил, понизив голос, старик, чтобы молодуха не услыхала.
— Ой, да што ты! Дай-то бог, — старуха глубоко вздохнула и перекрестилась.
— Младшего-то Николу убили. Вот молим бога, штоб Илья-то, старшак, вернулся.
Старик смахнул скатившуюся из глаз слезу.
— Ну, старуха, давай нам чайку-то. Да спать надо гостя дорогова уложить… поработали
