Сказала — и сама испугалась. В трубке воцарилась зловещая тишина.
— Маш, — позвала я дрожащим голосом.
— Понятно, — прошипела моя подруга. Вернее, уже моя бывшая подруга.
И в ухо мне полетели короткие гудки.
Перезванивать я не стала.
Мой вам совет, хотя не люблю их давать: не приучайте людей плакаться вам в жилетку. Иначе они к этому привыкнут и ваше нежелание подставить ее в очередной раз воспримут как личное оскорбление. Вот, как Машка, например.
Так уж получилось, что своими проблемами я подругу не обременила ни разу. Мне вообще кажется неприличным загружать людей собственными переживаниями. Тетя Женя называет это «синдромом сильной женщины». Ей виднее. Если и есть на свете сильные женщины — то моя начальница в числе первого десятка.
— Все в порядке? — спросил папочка, когда я вернулась на кухню.
— Все в порядке, — произнесла я волшебную фразу, и папа сразу успокоился.
— Папуля, ты не хочешь пойти погулять? — спросила я осторожно.
Папочка подумал.
— Не знаю…
— Далеко не пойдем. Посидим на лавочке возле дома. Да?
— Да, — согласился папа, но без особого энтузиазма.
Выходить из дома он почти перестал. Мне стоит больших усилий вывести его хотя бы на час. Отец испытывает страх перед открытым пространством. Врач назвал это какой-то фобией, не помню, какой именно.
Тем не менее я не оставляю осторожных попыток вернуть его из потустороннего мира, в котором он пребывает со дня смерти мамы. Но иногда мне кажется, что это уже невозможно. Что папочка настолько далеко ушел в запретную территорию, что уже не слышит голоса, зовущего его назад.
Я вывела папочку на лестничную клетку, заперла дверь и вызвала лифт.
— Давай пойдем пешком, — попросил отец.
— Ты боишься лифта?
— Нет. Просто хочу пешком, — заупрямился папочка.
Это было уже что-то новенькое в его болезни. Раньше замкнутое пространство у отца страха не вызывало.
— Ну, хорошо, — согласилась я.
И мы побрели вниз.
На пятом этаже нас перехватила Вероника, которая вытряхивала шерстяной плед.
— Привет, — сказала она, не глядя на меня. Все ее внимание было приковано к лицу папочки.
— Дмитрий Семенович, здравствуйте! — громко, словно обращаясь к глухому, воззвала соседка.
Отец слегка вздрогнул от повышенного тона и ответил:
— Здравствуйте, Вероника.
Глаза соседки стали тоскливыми. Конечно, Вероника надеялась на то, что отец ее не узнает. Это дало бы ей прекрасный повод перемыть нам кости за вечерним чаем у подружки: «Иркин-то отец совсем плохой стал. Я с ним сегодня поздоровалась, а он меня не узнал, представляешь? Скоро совсем с ума сойдет. Господи, хоть бы кидаться не начал! Да, Ирку жалко. Бедная девочка!..»
И так далее, и тому подобное.
— Как он? — спросила Вероника жалостливо.
— А почему ты спрашиваешь у меня? — удивилась я. — Вот отец стоит! Спроси у него сама!
Вероника икнула от неожиданности. И нехотя повернулась к папе.
— Как вы, Дмитрий Семенович? — снова завопила она.
Отец немного отстранился и вежливо сказал:
— Все в порядке. Я хорошо слышу, Вероника, не кричите.
Я мысленно возблагодарила всех дружественных святых за этот прекрасный ответ.
— Ну, удовлетворена? — спросила я. — Нам можно идти дальше?
Вероника поджала губы и хлопнула дверью. Ясно. Сегодня разговор за вечерним чаем у подружки примет другой оборот: «Ирка-то какой хамкой выросла! Я сегодня спросила ее папашу, как он себя чувствует, так она мне так нахамила, что и вспоминать не хочется! С другой стороны, понятно, конечно… Девчонка без матери осталась, отец со сдвигом, кому ее воспитывать? И не говори! Жалко девчонку…»
Почему-то я уверена, что все перемывания костей ближним, сплетники заканчивают богоугодными сожалениями. Не знаю почему. Наверное, это их возвышает в собственных глазах.
Дескать, не просто в чужом белье копаемся, а жалеем несчастных. Добрые такие.
Поменьше бы их было, таких добрых.
Когда мы вышли во двор, отец привычно напрягся. Мир вокруг стал для него враждебной средой, полной ловушек. И, несмотря на то, что ярко светило солнце, воздух пах цветущей сиренью, а дворничиха сегодня особенно тщательно вымела двор, этот мир отца не радовал.
— Посидим? — предложила я, указывая на скамейку.
— Хорошо, — согласился отец. Его голова втянулась в плечи.
— Пап, все в порядке, — повторила я. — Все хорошо. Никто нас не обидит.
— Да, — повторил папочка. Но я видела, что он мне не поверил.
Тем не менее он покорно пошел следом за мной к скамейке и уселся на самый край.
— Облокотись, — призвала я. — Так удобней!
— Спасибо, мне хорошо, — ответил отец и окончательно спрятался в своей раковине.
Я вздохнула и поерзала по деревянному сиденью. Ну, ничего. Пускай хоть немного воздухом подышит.
Двор дома в это время был почти пуст. Только сидели возле своих подъездов две-три пенсионерки и грели на солнце косточки.
Оно и понятно. День будний, народ давно на работе, только я осталась не у дел. Интересно, что будет, если я не захочу выходить замуж за Лешку? Тетя Женя уволит меня с работы или нет?
Нет, конечно, нет! Она не подлая и не мстительная женщина. Она добрая, сильная и справедливая. И потом, она меня не из жалости держит. С работой я справляюсь, клиенты меня любят, товар продается хорошо… С чего ей меня увольнять?
Конечно, тетя Женя очень хочет видеть в качестве невестки именно меня. Во-первых, потому что мы живем рядом почти всю сознательную жизнь. Тетя Женя все про меня знает и не опасается никаких неприятных сюрпризов. Во-вторых, потому что ее, как и любую московскую мамочку, преследует образ корыстной провинциалки, мечтающей о столичной прописке.
Впрочем, это пустяки.
Почему-то мне кажется, что даже если Лешка приведет домой девушку-лимитчицу, тетя Женя, немного поворчав для приличия, в конце концов с этим смирится. И даже подружится с невесткой.
Незаурядная она женщина.
Все местные бомжи ходят к ней за чаем.
Да-да, я не оговорилась!
Зимой, когда эти несчастные замерзают на улицах, тетя Женя взяла за правило выдавать им — в термосе, банках, кружках, в чем угодно — горячий чай. Может, это не так уж и много, но она делает, что может, чтобы хоть немного помочь людям. Многие ли из нас могут похвастаться тем же?
Из-за этого тетя Женя имеет массу неприятностей с соседями, которым не нравится даже минутное присутствие дурно пахнущих бомжей на их чисто вымытой лестничной клетке. Один сосед, здоровенный, раскормленный, красномордый мужик, вообще клянется спустить их пинками с шестого этажа, если увидит еще раз.
