Мур улыбнулся и пошел вместе с Тенгом к лабораторномукомплексу.
— Да, я любопытен, — признал он. — Мнезахотелось посмотреть, во что превратился комплекс. Скажите, сохранились ли моиофис и лаборатория?
— Разумеется, нет.
— А первая тандем-камера? А инжекторы с широкимипатрубками?
— Заменены, конечно.
— Так, так. А большие старые насосы?
— Вместо них теперь новые, блестящие.
Мур повеселел. Спину грело солнце, которого он не виделнесколько недель (лет), но еще приятней была прохлада в стенах лабораторногокомплекса, создаваемая кондиционерами. Окружавшая его техника была компактна ив высшей степени функциональна, обладая, тем не менее, красотой, для которойЮнгер, наверное, сумел бы найти подходящие эпитеты. Мур шел мимо агрегатов,ведя ладонью по их гладким бокам, — рассматривать каждый из них вотдельности у него не было времени. Он похлопывал ладонью по трубам изаглядывал в печи для обжига керамики. Когда Тенг спрашивал его мнения одействии того или иного механизма, он отмалчивался, делая вид, что разжигаеттрубку.
По подвесной дорожке они прошли через цех, похожий на замок,затем сквозь пустые резервуары, и углубились в коридор со стенами, усеяннымимножеством мерцающих лампочек. Иногда они встречали техника или инженера. Мурпожимал руки и сразу забывал имена.
Главный технолог был очарован молодостью Мура; ему даже вголову не приходило усомниться, что перед ним — настоящий инженер, знающий своедело во всех тонкостях. В действительности предсказание Мэри Муллен о том, чтопрофессия Мура рано или поздно выйдет за пределы его воображения, обещаловот-вот сбыться.
Наконец, они вышли в тесный вестибюль, и там Мур не безудовольствия обнаружил свой портрет среди фотографий умерших и ушедших напенсию предшественников Тенга.
— Как вы думаете, я мог бы сюда вернуться?
В глазах Тенга появилось изумление. Лицо Мура оставалосьбесстрастным.
— Ну… я полагаю… кое-что… вы могли бы сделать, —промямлил Тенг.
Мур широко улыбнулся и перевел разговор в другое русло. Егопозабавило сочувственное выражение на лице человека, который видел его впервыев жизни. Сочувственное и испуганное.
— Да, картина прогресса всегда вдохновляет, —задумчиво произнес Мур. — Причем настолько, что хочется вернуться кпрежней работе. К счастью, мне это ни к чему, я вполне обеспечен. И все же,видя, как разросся комплекс за годы твоего отсутствия, как далеко шагнуларазработанная тобой технология, нельзя не испытывать ностальгии. Теперь тутстолько зданий, что мне их и за неделю не обойти, и все они заполнены новейшими надежнейшим оборудованием. Я просто в восторге. А вам нравится здесьработать?
— Да. — Тенг вздохнул. — Насколько вообщеработа может нравиться. Скажите, вы летели сюда с намерением переночевать? Унас есть гостиница для сотрудников, там вас с радостью примут. — Онпосмотрел на часы-луковицу, висящие у него на груди.
— Благодарю, но мне пора возвращаться. Дела, знаете ли.Я просто хотел укрепить свою веру в прогресс. Спасибо вам за экскурсию, испасибо вашему веку.
На всем пути до Бермуд, в году Две тысячи семьдесят восьмомот Р.Х., неутомимо потягивая мартини, Мур повторял про себя: цепь временсоединена.
— Все-таки решилась? — спросила Мэри Мод,осторожно выпрямляя спину под складками пледа.
— Да.
— Почему?
— Потому что я не хочу уничтожать то, что мнепринадлежит. У меня и так почти ничего нет.
Дуэнья тихо фыркнула, будто эти слова рассмешили ее.
— Корабль идет по бездонному морю к таинственномуВостоку, задумчиво произнесла она, обращаясь к любимой собачке, — но то идело бросает якорь. Почему? Ты не знаешь, а? Чем это объясняется? Глупостьюкапитана? Или второго помощника? — Она поглаживала собачку, словно ивпрямь ждала от нее ответа.
Собачка молчала.
— Или неукротимым желанием повернуть вспять? —допытывалась Дуэнья. Возвратиться домой?
Ненадолго повисла тишина. Затем:
— Я живу, переезжая из дома в дом. Эти дома зовутсячасами. Каждый из них прекрасен, но не настолько, чтобы хотелось побывать в немснова. Позволь, я угадаю слова, которые вертятся у тебя на языке. «Я не хочузамуж, и я не намерена покидать Круг. У меня будет ребенок…» Кстати, мальчикили девочка?
— Девочка.
— «У меня будет дочка. Я поселю ее в роскошномособняке, обеспечу ей славное будущее и успею вернуться к весеннемуфестивалю». — Она всматривалась в поливу собачки, как факир в глубинухрустального шара. Ну что, хорошая я гадалка?
— Да.
— Думаешь, это удастся?
— Не вижу причин…
— Скажи, какая роль уготована ее гордому отцу? —допытывалась старуха. — Сочинять для нее сонеты или мастерить механическиеигрушки?
— Ни то, ни другое. Он вообще не узнает о ней. Он будетспать до весны, я — нет. И она не будет знать, кто он.
— Чем дальше в лес, тем больше дров.
— Это почему же?
— Потому что не пройдет и двух месяцев по календарюКруга, как она станет женщиной, и, возьму на себя смелость предсказать,красивой женщиной. Потому что у нее будут для этого деньги.
— Разумеется.
— И, поскольку ее родители — члены Круга, ееобязательно примут в Круг.
— Может быть, она этого не захочет.
— Исключено. Оставь подобные сантименты тем, кому путьсюда заказан. Захочет, не сомневайся. Все хотят. Хирурги сделают ее красавицей,и я, возможно, сумею добиться ее приема вопреки моим собственным правилам. ВКругу она встретит много интересных людей: поэтов, инженеров, собственную мать…
— Нет! Я бы ее предупредила!
— Ага! Ответь-ка мне, что это: боязнь кровосмешения,вызванная неуверенностью в собственных чарах, или что-нибудь другое?
— Прошу тебя! Зачем ты говоришь эти ужасные слова?
