пассажирском сиденье, Норвел – за рулем, Марджори и Майкл устроились сзади. Где-то через час я заметил, что мы давно проехали и Сидней, и все его пригороды.
– Получается, что, вообще-то, вы живете не в Сиднее? – спросил я Норвела.
– Да, дружище, – гордо ответил он. – В большом городе – большой грех. Грех и разврат. Цивилизованным людям там делать нечего. Мы живем в Госфорде, неподалеку отсюда, на Центральном побережье. Великолепное место. Прекрасные пляжи. Тебе понравится.
За разговорами прошло еще минут сорок. Мы доехали до Госфорда – города с населением в несколько сотен тысяч человек. И пляжи, и сам город выглядели замечательно.
– Прекрасно! – воскликнул я. – Меня вполне устраивает.
Все молчали.
Мы проехали через центр города, а минут через двадцать я вдруг сообразил, что Госфорд остался позади. Странно.
– Значит… вообще-то, вы живете не в Госфорде? – вежливо осведомился я.
– Да, дружище, – с прежней гордостью заявил Норвел. – В Госфорде все слишком по-городскому. Греховные порядки, распущенные нравы. Жить за городом куда лучше. Мы обосновались здесь, неподалеку, в Тукли. Тебе понравится.
Спустя сорок минут мы доехали до Тукли (население 5 000 человек). Один светофор, один бар и один небольшой супермаркет. Действительно, очень живописный городок на побережье.
– Что ж, очень похоже на мой родной город, – сказал я. – Приятно вспомнить.
Никто не произнес ни слова. Норвел вел машину.
Минут через шесть или семь мы доехали до кольцевой развязки на противоположной стороне города.
– Значит… вообще-то, вы живете не в Тукли? – на всякий случай уточнил я.
Норвел без промедления ответил:
– Да. Тукли – неплохой городок, но для нас слишком шумный. Мы живем в поселке, тут неподалеку. Очаровательное местечко, называется Горокан. Тебе понравится.
Мощеная дорога превратилась в асфальт.
Спустя несколько минут мы доехали до Горокана (население 1800 чел.). Захолустный поселок вдали от побережья. Никаких пляжей. Одна центральная улица. Деревянные одноэтажные домишки по правую и левую сторону. Я вздохнул – не очень глубоко, – и тут оказалось, что мы подъехали к очередной кольцевой развязке у городской черты, асфальт сменился грунтовкой, а Горокан остался позади.
Тут уж я занервничал и бесцеремонно заявил:
– Значит, вы живете не в Горокане.
– Совершенно верно! – восторженно откликнулся Норвел. – Мы уже почти дома. Тут недалеко, по проселку, прекрасное местечко, дружище. Тебе понравится.
Мы проехали еще миль пять по проселочной дороге. Я смотрел на пустынный пейзаж за окном и лихорадочно пересматривал свои ожидания. Мимо пронесся зеленый указатель: «Уорнервейл (население 305 чел.)». Мы проехали еще милю, не встретив никаких признаков цивилизации, свернули налево, затем направо и по гравийной дорожке подъехали к гаражу единственного дома в округе. Норвел остановил машину, выключил зажигание и напыщенно произнес:
– Добро пожаловать в Австралию, Мэттью. Здесь тебе очень понравится.
ДЕНЬ 4
Я мыл посуду после ужина. На кухню вошли Норвел и Марджори.
– Мэттью, мы собираемся позвать родственников в гости на выходные, вот и подумали, может, тебе захочется угостить их чем-нибудь таким, чисто американским?
– С удовольствием, – сказал я, раздумывая, что бы такое приготовить. – А, знаю. Гамбургер – самое американское блюдо, поэтому на выходные у нас будут гамбургеры.
– Прекрасный выбор, Мэттью, – сказал Норвел и направился к двери.
– Нет, погодите! – воскликнул я. – Я передумал. У нас будут чизбургеры. Потому что гамбургеры придумал умный человек, а вот чизбургеры изобрел гений.
Я начал составлять список продуктов для своего кулинарного шедевра – белые булочки, соленые огурцы, американский сыр и чеддер, красный лук, авокадо, острый перец-халапеньо, настоящий майонез, хороший кетчуп… – как вдруг меня тронули за плечо. Норвел.
– Мэттью, пройдем со мной, пожалуйста. Мне надо с тобой кое о чем поговорить.
Мы вышли из кухни, пересекли жилую комнату и попали в коридор, где Норвел открыл вторую дверь справа.
– Сюда, пожалуйста, – сказал он, приглашая меня в комнату.
Точнее, в свой кабинет. Норвел закрыл за собой дверь и указал на стул перед письменным столом. Я сел. Норвел обошел стол, поднялся на помост, где стояло его кресло, и уселся.
Теперь Норвел, ростом всего пять футов и четыре дюйма, возвышался надо мной фута на полтора. Он поудобнее устроился в кресле, наклонился к столу, уперся локтями в столешницу, сплел пальцы в замок, посмотрел мне в глаза и сурово изрек:
– Мэттью, я должен поговорить о твоем выборе слов.
– Да, сэр, – сказал я. – О каком именно?
Норвел опустил подбородок на сплетенные пальцы, обратил взор к портрету Уинстона Черчилля на стене, задумчиво вздохнул и произнес:
– Ты сказал, что гамбургеры придумал умный человек, а чизбургеры изобрел гений. Так?
– Да, сэр. Именно так.
Он изобразил еще один снисходительный вздох:
– Мэттью… видишь ли, это исключительно твое мнение. За время пребывания в семействе Дулей ты научишься ценить хорошее вино и благородные сыры, а также поймешь, что выражать свое мнение вслух неприлично.
– Норвел, это же просто шутка, – сказал я. – Я имел в виду, что чизбургеры мне нравятся больше, чем просто гамбургеры.
Он укоризненно погрозил мне пальцем:
– Как я уже говорил, за время пребывания в семействе Дулей ты научишься ценить хорошее вино и благородные сыры, а также поймешь, что выражать свое мнение вслух неприлично.
Он был совершенно серьезен.
Если не считать того, что в семействе Дулей «пригородом Сиднея» называли глухомань в двух часах езды от города, эта идиотская нотация была первой странностью, с которой я столкнулся в Австралии.
Слегка ошалевший, я списал это на «культурные различия».
ДЕНЬ 8
Начало школьных занятий.
Вообще-то, я уже окончил американскую школу, но в Австралии меня записали даже не в выпускной, а в предпоследний класс, объясняя это тем, что я приехал в середине семестра, а на следующий год перейду в выпускной вместе с той же группой одноклассников.
Первые две недели я отучился по программе, усвоенной еще полтора года назад. Математика давалась так легко, что я заскучал, зато мне очень нравились уроки творческого мастерства. А вот учителям мое творчество не нравилось. Все мои сочинения были исчерканы красными чернилами, и за каждое я получал неудовлетворительную отметку – за то, что употреблял сокращения, эвфемизмы, выдуманные слова и даже ругательства.
– Послушайте, – говорил я, – я знаю, как надо писать. Я же сдал все экзамены! А теперь я пишу так, как мне хочется. Я творю. Самовыражаюсь.
И что же я получил в ответ? «Неудовлетворительно».
Общение с одноклассниками тоже не складывалось.
Ученики носили форму, а на переменах играли в догонялки. Машин никто не водил и на права не сдавал, никто не устраивал вечеринок, а местные девчонки меня не заценили. Я перестал ощущать себя выпускником и с грустью вспоминал свой пикап, школьных друзей – и подруг, – Техас и былую свободу. Впрочем, я решил, что все это – часть приключений, «культурные различия».
Вскоре я перестал приходить на уроки, а вместо этого сидел в библиотеке, где открыл для себя великого английского поэта лорда Байрона. У меня было три магнитофонных кассеты: «Kick» INXS, «Maxi/Maxi Priest» и «Rattle and
