class="p1">— Кажется, я счастлива.
— Правда? И почему?
— Сейчас мы самые счастливые, — сказала она глухо. — Ты разве так не думаешь?
— Я думаю, как бы мы на говно собачье не легли.
Яна подскочила, оперлась на локоть и растерянно спросила:
— Ты сейчас серьёзно?
— Вполне.
— Такой момент, а ты о дерьме думаешь? Господи, Тим! — Яна села, подтянула колени и, уперев в них локти, стыдливо закрыла лицо руками.
— Вот не зря переживал! — воскликнул он, резко подскочив.
Яна перевела на него ошарашенный взгляд и густо покраснела. Вздрогнув и покрывшись мурашками, едва поборола слёзы обиды и нарочито ровным тоном спросила:
— Сильно?
Тим заглянул ей за спину и сочувственно кивнул.
— Да ваще капец, все волосы измазаны.
— Чёрт, — простонала она глухо. — Что теперь делать?
Тим звонко рассмеялся, и Яна, догадавшись, что он пошутил, озлобилась, вырвала клок травы и запустила в него.
— Дурак! — крикнула она и сама рассмеялась.
Держась за руки, они молча лежали на траве и рассматривали облака, позолоченные солнцем, величаво плывущие вдаль. Крупные и плотные, те напоминали мягкую перину, успокаивали и встраивали поток мыслей в своё медленное течение. Яна отрешилась от мира, от себя самой и погрузилась в лёгкий транс. На дне сознания простиралась душевная пустота, стерильная и холодная, как стол в операционной, усыпляя бдительность, погружая в наркоз.
— Я бы вечность лежала так, — сказала Яна и перевела взгляд на Тима. — Рядом с тобой.
Но вечность уложилась в несколько минут, потом Тим и Яна спонтанно поехали в соседний городок в музей военной техники. Танки, машины и паровозы стояли под открытым небом, обдуваемые ветром, освещённые солнцем. По их свежевыкрашенному, приведённому в порядок виду нельзя было сказать, что они участвовали в боях, слишком безмятежными выглядели их железные бока, от них не исходило угрозы, скорее наоборот — чувство безопасности.
Тим шёл немного впереди, переходя от экспоната к экспонату. Яна же внимательно читала таблички, зная наперёд, что к вечеру ни черта не вспомнит; разглядывала броню, чуть касалась её пальцами. В душе у неё что-то жалось, на глаза наворачивались непрошеные слёзы, застревая в горле удушливым комком: ей было бесконечно больно слышать эхо войны, хоть повезло родиться много позже.
С немым почтением она рассматривала огромные самолёты, вертолёты и плавные изгибы бомбардировщиков. Но особый трепет вызвали паровозы. И благоговение, смешанное со смутным страхом, полностью вытеснило иные чувства, которые неосторожно пробудил вечный огонь. К нему Яна и Тим подошли в последнюю очередь и, усевшись на мраморном постаменте, долго сидели, молча и неотрывно глядя на пламя.
В небольшой кафешке через дорогу от музея они купили по хот-догу и обжигающе-горячий чай. Быстро поели за высоким уличным столиком, побродили туда-сюда по шумной улице и долго бежали на остановку, обгоняя нужный им автобус, стоящий в пробке. Задыхаясь от бега, жадно вдыхая сухой накалённый воздух, Тим и Яна устало рассмеялись, сели в подъехавший автобус и встали на задней площадке, сквозь пыльное стекло глядя на едущие позади машины.
Когда они вернулись в свой город, Яна уговорила Тима пойти в музей изобразительного искусства. Сам бы он никогда до этого не додумался, но отказывать не стал. Не сказать, что Яна была истинным ценителем прекрасного, но, получив согласие, расцвела так, будто ей пообещали высшие блага в течение всей последующей жизни.
— Ну, как тебе? — шепнула Яна, переходя к очередной картине.
— Дёшево, — также шёпотом ответил он.
Яна непонимающе взглянула на него. Он пояснил:
— Билеты дешёвые. А мазня эта. — Он пожал плечами. — Есть многие, кто так же нарисует.
— Циник! — осудила Яна и дёрнула его на выход.
Музей стоял на набережной. Вялотекущая река, заключённая в каменные берега, цвела и пахла. Над ней летали чайки, изредка бросаясь в воду. Солнце палило во всю силу, нагревая мраморные скамейки, железный мост и бетонные плиты. Раскалённым воздухом дышать было невозможно, и даже ветер не помогал: речной смрад лишь сильнее душил.
Яна вытащила из лифчика банковскую карту, ошарашенно посмотрела на Тима и предложила:
— Давай татухи набьём.
— Айвазовского?
— Нет. Символ дружбы. Вот сюда — на запястье.
Она аккуратно вытащила телефон из кармана его джинсов, ввела в строку поиска запрос и, отыскав нужную картинку, показала Тиму.
— Вот.
— Ну ничо так. Но дорого, наверное.
— На том свете деньги не нужны, — упрекнула Яна и тут же прикусила язык.
Стыдливо покраснев, она невидящим взглядом рассматривала картинку и не знала, что делать дальше. Извинения были бы слишком неуместными, ведь она хотела сказать именно то, что сказала. Но это не мешало ей чувствовать себя сукой.
— А где твой телефон? — спросил Тим, мягко отобрав свой гаджет и убрав его назад в карман.
— Дома, — почти шепнула Яна и, взглянув на него, спросила: — Тебе не жарко? Люди полуголые ходят, а ты с такими рукавами. Можем переодеться. — Она неопределённо махнула рукой куда-то в сторону, имея в виду магазины.
Тим улыбнулся, задрал один рукав, обнажив исколотые, покрытые синяками вены. Наглядное пособие безысходности. Прямое доказательство зря потраченного времени. Показательная казнь напрасной надежды. Что угодно, но не просто синяки. И Яна жалостливо улыбнулась, ласково опустив его рукав.
— Так что насчёт тату? — спросила она.
— Давай.
Глава 7
Разбуженная неясной тревогой, Яна распахнула глаза и села на кровати. Пасмурный день вливался в комнату серебряной полутенью. Часы показывали начало одиннадцатого. На телефоне мигал индикатор уведомлений.
Тимур Алеев. 08:16. «Ко мне сестра приехала. Она проездом. В девять у неё поезд. Встретимся вечером, хорошо?»
Тимур Алеев. 08:17. «Вечером у неё поезд».
Яна Латина. 10:12. «Хорошо».
— Господи, — прошептала она, проведя ладонями по лицу, и, вспомнив о намерении съездить в МЦБЗ, выскочила из-под одеяла.
Душный воздух, притихший ветер и тёмные тучи сулили короткую грозу, после которой обязательно расцветёт радуга. И Яна, не помня других слов, пела про себя одну и ту же фразу: «После дождя будет радуга, после заката — рассвет». Взволнованная, она взбежала на невысокое крыльцо, подошла к пустому посту регистратора и нетерпеливо постучала ладошкой по гладкой столешнице. Оглядевшись, робко улыбнулась идущей навстречу медсестре и, только та села на место, просительно выпалила:
— Могу я увидеть доктора Бланшину?
— Вы записаны?
— Нет, но…
— Без записи не принимаем.
Яна растерянно облизала губы и, осознав, что медсестра потеряла к ней всякий интерес, пыталась придумать весомый предлог, чтобы попасть к доктору без записи. Разумеется, врать, что больна, она не собиралась из суеверного ужаса, да и не пустили бы её без справки от участкового терапевта и предварительной записи. Единственный вариант — взывать к человечности.
— Это
