младший, получив от старшего оплеуху, – в нашем дворе.
В дверь уже входил Леша, за ним шла с перекошенным лицом жена Равиля. Девочка Галя бросилась к ней и спрятала свое личико.
Когда все закончилось – выяснения, рыдания, страхи, гости ушли, а мальчики замерли у телевизора, Леша озабоченно спросил:
– А ты не видела, у меня где-то заначка была, я хотел второй компьютер купить, тебе и детям.
Вечный мальчик
Игорек родился здоровым и веселым мальчиком. Улыбаться начал уже в роддоме, хотя врачи уверяли, что это гримаса. Пусть гримаса, но какая радостная и благодарная.
Мать и отец были счастливы. А сестра, уже школьница, Ирка смотрела подозрительно: «Что это ему так радостно? Думает, раз родился – значит, лучше всех».
Но Игорек продолжал улыбаться этому миру лет до пяти-шести. А потом улыбка стала гримасой боли. В его маленьком теле что-то очень болело, но даже врачи не могли понять что. Анализы были хорошие.
Родители пытались учить его читать, но это было сложно. Он как будто не понимал, что от него хотят.
Пришло время идти в школу. Бабушка предложила отдать в специальную, а то будет хуже всех. А в специальной все одинаково хуже.
Отец тещу осмеял и повел Игорька записывать в самую лучшую, с французским уклоном и близко от дома. Там уже училась Ирка и писала за границу письма французским детям. Письма эти собирала учительница и ставила отметки, потом врала, что опустила конверты в почтовый ящик, и наивные дети начинали ждать ответа из далеких французских городов.
Но Игорек предварительный тест не сдал – морщился и отказывался понимать. По-французски-то.
Пришлось смириться и записать в обычную районную, которая наряду с районной поликлиникой считалась очень плохой.
Повели первого сентября – хорошенького, с букетом гладиолусов, с ранцем за спиной на торжественную линейку.
Народу набилось – целый двор. Директор произнес что-то невыразимое, и ручейки первоклашек потекли в разные стороны: ашники вправо, бэшники влево, вэшники прямо, а гэшники, где был Игорек, остались стоять со своими гладиолусами, которые оттягивали руки.
Как поняли родители по букве «Г», их дети были самые худшие, и здорово обиделись.
Отец Игорька негромко сказал матери: сегодня же подниму всех знакомых, он не будет учиться с этими отбросами.
Дети на отбросы не походили, а вот родители, особенно редкие отцы, плохо держались на ногах.
Неблагополучные дети из неблагополучных семей. Вот такое клеймо.
Учительница класса «Г» была похожа на тюремную смотрительницу. В темно-синем костюме с двумя орденами на лацкане, в пенсне и с зализанными назад редкими волосенками. Звали ее Александра Ксенофонтовна. Не каждый взрослый произнесет это словосочетание, а уж дети – тем более.
Коротко скомандовав: «Пошли!» – учительница повела свое «Г» по уже пустому двору в здание школы.
Некоторые мамаши побежали вдоль шеренги, всхлипывая, будто провожая своих детей на войну.
Учительница негромко гаркнула: «Отставить!»
Что и кому надо оставить, матери не поняли, но уловили интонацию и замерли.
Маленькие зэки покорно шли на убой.
Очень хотелось крикнуть им что-нибудь бодрое, веселое, но не приходило в голову.
Шеренга скрылась за тяжелыми дверьми, оставив растерянных взрослых в неуверенности, увидят ли они друг друга или нет.
На следующий день Игорек сказал, что в школу он больше не пойдет. Не хочет. У него была некоторая проблема с речью – скандированное произношение, он каждое слово произносил отдельно, не связывая по смыслу с другим и не интонируя.
Родителям это очень нравилось, и они называли его «маленький барабанщик».
Так вот этот барабанщик пробарабанил: «В школу я не пойду».
А времена были строгие, просто так не ходить в школу было чревато. Надо было найти медицинское обоснование. Но именно этого они не хотели.
Игорек сидел дома и был счастлив, бабушка всегда была с ним и пекла вкусное печенье. Они вместе смотрели по телевизору детские передачи и любили футбол. Бабушка делала, конечно, вид, но делала вид хорошо. Из газетного ларька они приносили домой газету «Советский спорт» и изучали расписание матчей. Отдельно Игорек записывал удачные голы и фамилии их забивших. У них с бабушкой появились любимцы, например Малафеев и Еврюжихин. Правда, может, они был хоккеисты, бабушка их путала – бегают и бегают.
Но однажды вечером к ним пришли двое из роно и потребовали объяснения. Отец стал хорохориться. Но мать подчинилась сразу. Бабушка сидела на диване с внуком и гладила его по головке.
Двое из роно попросили Игорька почитать букварь.
Мама принесла учебник.
Игорек не любил, когда ему приказывали, а потом эти двое смотрели на него такими злыми глазами… Он хотел, чтобы они скорее ушли и стало опять хорошо.
Но двое настаивали и положили перед ним раскрытую книгу:
– Читай!
Игорек беспомощно посмотрел на бабушку.
Она шепнула:
– Прочитай!
Мучительно проглотив слюну, мальчик попробовал прочитать: «Мама мыла раму».
Он эту ерунду давно мог прочитать, но ему не нравились эти чужие злые люди. И он убежал в туалет. Там заперся и сидел, время от времени спуская воду. Ирка тщетно стучала в дверь и кричала:
– Идиот, открой дверь, мне срочно надо.
В комнате шел напряженный разговор. Но силы были неравны. Пришлось подписать какую-то бумагу, и наконец эти двое ушли.
– Игорек, – позвала бабушка, – выходи, они ушли.
И Игоря стали водить в школу для умственно отсталых.
Летом они потерпели несколько неудач – им не сдавали дачу, не объясняя почему. Просто они везде ездили вчетвером, и каждый раз, когда хозяева видели Игорька, они пугались – его речи, его странности, его вида. И отказывали под разными предлогами.
Наивный отец злился, а мать все понимала и сама придумывала для мужа хорошие объяснения – в даче нет газа, далеко речка, до станции три километра. Он соглашался, а Ирка говорила: «Чего вы всюду таскаете Гарьку? Он же всех отпугивает».
Но отец упорно брал его с собой, у него была своя логика – пусть все нас видят. У нас нет кота в мешке.
Но однажды они нашли дачу, в которую просто влюбились. И речка, и магазин, и станция – всё рядом. И прелестный участок на краю поля, поросшего васильками, и веранда с видом на закат. И хозяйка-старушка, которой было все равно, лишь бы собаки не было – у нее аллергия.
А у них нет собаки!
Ирка тоже довольна – разглядела на берегу девочек ее возраста.
Отец полез в карман за предоплатой, а бабушка попросила попить воды. Они с хозяйкой пошли на кухню. Ирка побежала по полю собирать васильки.
И на фоне такого миролюбия и покоя Игорь вдруг упал на землю и задергал ногами. Изо рта пошла пена.
Это был самый первый приступ эпилепсии, на которую он будет обречен. Плюс к уже диагностированной шизофрении.
Пришлось ехать на дачу к родственникам – сами как бедные родственники, готовые на любые условия лишь бы дать детям клочок леса и глоток свежего воздуха, которого в их Капотне не было и в помине.
– А что с этим мальчиком? – спрашивали соседи у других соседей.
– А он жертва веселых возлияний.
– Чего жертва?
– Ну знаете, у немцев есть такой термин, он очень длинный – много слов, склеенных в одно, типа: «дети выходного дня», ну когда люди много пьют.
– Что вы говорите?! – И соседи с недоумением косились на отца Игорька, подозревая в нем страшного зашитого алкоголика.
Разве можно что-то объяснить людям, когда самим непонятно, откуда взялась такая беда?
Шло время. Как удалось Игорьку получить среднее специальное образование – знает только бабушка. Она писала все его сочинения, она решала все задачи, даже вызубрила таблицу Менделеева.
Врачи говорили, что есть надежда, что с половым созреванием произойдет поворот и начнется выздоровление, по крайней мере, от эпилепсии. Тут, конечно, и сам Достоевский помогал. А вот с шизофренией было хуже.
Мальчик рос, мужал, становился сильнее и агрессивнее. Бабушка уже не справлялась с его приступами ярости.
А тут, как на беду, Игорьку отказали в пособии на проживание – он должен был его зарабатывать в артели инвалидов.
И бабушка приняла на себя артель инвалидов – она за внука должна была сдавать по двадцать авосек в неделю.
Родители работали по своим профессиям. Ирка оканчивала университет по специальности «детская психология». Благо пример был перед глазами.
А бабушка сидела с авоськами. Конечно, Игорьку она давала нитки и объясняла задачу. Но мальчику не удавалось сплести даже одну, хоть и криво. И он раздражался. А это означало очередную агрессию, которой бабушка очень боялась. Ну убьет он ее – кому тогда с ним сидеть?
Постепенно все оставили попытки контактировать с Игорем. Чурались, задав вопрос, как дела,
