и постоянно ссорились. В местном отделе образования мама взяла направление на работу в далекую сельскую школу одного из райцентров.
— Решила никому ничего не говорить. Забрать тебя и уехать куда глаза глядят, — делилась она со мной. — Но тут вдруг поняла, что беременна вторым ребенком.
Родительская жизнь-испытание продолжилась еще 30 лет. Вплоть до внезапной смерти отца в 61 год…
На улице у меня с малых лет была роль заводилы, негласного лидера. Я вечно что-то придумывала и предлагала. То ставила для родителей концерт местных детских талантов. То уводила малышню на железную дорогу, на линию, как у нас говорили, смотреть на поезда. А то выдумывала, что огород с картошкой соседки тети Лизы — джунгли.
Однажды в августе мы ватагой прибежали туда и стали собирать со зреющих картофельных кустов зеленые шарики — такие появляются на месте цветов. Когда это дело надоело, кто-то предложил:
— А давайте посмотрим, какая картошка выросла?
Начали азартно подрывать кусты руками. Картофелины были маленькие, величиной со сливу.
— А может, на тех кустах больше?
Наше огородное вредительство остановил истошный крик соседки:
— Ты погляди, что эти сорванцы удумали! Пол-огорода картошки мне перепахали! Ну, это я так не оставлю. Щас доложу вашим родителям. Пусть они вам всыпят по первое число!
Нас сдуло с огорода как ветром и разбросало по домам. Сижу себе тихонько за книжкой и вдруг вижу — тетя Маня??? с кустом картошки в руках направляется к отцу. О чем они разговаривали, я не слышала. Помню только, что отец в сердцах крикнул:
— Убью эту заводилу паршивку!
Я пулей вылетела из дома. Описала круг по бабушкиному двору. И шмыгнула в узкое отверстие в большой поленнице, известное лишь мне одной. Там было тесно и пыльно, но надежно. Никто не найдет! Сколько времени я там просидела, не помню. Сначала вся дрожала от страха, представляя, что будет, если отец меня найдет. И… убьет. Чем? Пыталась представить это и холодела от ужаса. А потом, видимо, уснула. Проснулась от бабушкиного плача. И от того, что в моем укрытии стоит беспросветная тьма, о которой говорят: хоть глаз выколи.
— Доченька, отзовись! Родненькая, где ты? — причитала бабушка, заглядывая во все углы сарая и двора и даже в уборную.
Я бросилась ей навстречу:
— Бабушка! Папа убьет меня! Мы у тети Лизы??? картошку подкопали…
Те бабушкины счастливые объятия я помню всю жизнь. И то, как ночевала на жестком бабушкином сундуке. И как поздно ночью стучался отец, а я замирала от ужаса.
— Она у меня заночует, — спокойно и твердо отвечала ему бабушка. — Иди охолонь. Утро вечера мудренее. Совсем запугал девку. Дрожмя вся дрожит.
Отца я боялась. Мечтала поскорее вырасти и покинуть родной дом. Не любила, когда он был дома. Особенно в отпуске. Хорошо, если уезжал в санаторий для ветеранов войны или в другой город к старшим сестрам. Но если оставался дома, то превращал нашу жизнь в ад. Он был из тех, кто рано понял, с партаппаратом в СССР что-то явно неладно. И когда я заканчивала школу и готовилась поступать в вуз, он неожиданно спросил:
— Если положу свой партбилет, то это сильно навредит тебе?
Помню, как я тогда испугалась. Умоляла отца не делать этого. Ведь страна жила по заветам Ильича. И уверенно шла к коммунизму под руководством любимой партии. Он послушал меня. В институт я поступила. Начала строить карьеру. А потом поняла, как прав был отец в своем желании выйти из КПСС.
Глава 10. Возвращение
Беда подкралась к бабушке неожиданно. Когда ей исполнилось 60, на подбородке вдруг вылезла странная болячка-бородавка, которая постоянно кровила и не хотела заживать. После долгих и бесполезных усилий справиться с ней всевозможными домашними средствами бабушке пришлось идти в больницу. А этого она не любила больше всего.
Вскоре среди родных поползли тревожные слухи: у бабушки рак, болячку велено срочно вырезать. Помню, какой непривычно грустной и усталой возвращалась моя любимая бабушка после операции. Побледневшая, с пластырем на месте болячки и с тоской в глазах. А главное, упавшая духом, что было абсолютно не характерно для нее, оптимистки и труженицы, которая считала, что за работой все пройдет и забудется.
— Отжила я, видно, дочка, свое! — вздохнула она. — Бог призывает меня к себе. Болячка та — полбеды. Беда — шишки у меня в груди нашли.
Их было велено облучать «пушкой». Бабушка начала аккуратно ходить к онкологам на сеансы лучевой терапии. И вдруг резко почувствовала себя хуже: слабость, сонливость, упадок сил.
— Совсем мочи нет, — причитала она, поясняя свое непривычное состояние, когда утром у нее вдруг не оказывалось сил покормить кур. — Духтора меня не лечат, а калечат, раз мне не лучше, а хуже.
Вскоре, к всеобщему ужасу родных, она спокойно и мужественно объявила о своем решении на «пушку» больше не ходить.
— Сколько проживу, столько проживу, — твердо заявила она.
Отлежалась на своем диване недельку. Как она говорила, повалялась. И мало-помалу начала возвращаться к своим привычным и бесконечным домашним делам. Шишки в груди разрастались. Мало этого, они появились и в икрах. «Накось, пощупай!» — демонстрировала их всем бабушка.
Мы были в ужасе. Однако вскоре начали удивляться тому, что на общее самочувствие эти разрастания не влияли. А потом будто законсервировались или закапсулировались. Мы глядели на жуткое вторжение в тело бабушки кого-то ужасного и постороннего, ожидая трагического исхода. Жили в напряжении, внушая больной, что нельзя столь беспечно относиться к своему здоровью.
Но прошел год, второй… Бабушка по-прежнему, как конь, трудилась (по ее выражению, ломила) в огороде и саду. Ухаживала за курами и фруктовыми деревьями, а поздней осенью и зимой торговала на рынке отборной антоновкой. Потихоньку про ее шишки, которые никуда не делись, окончательно изуродовав бабушкино тело, все забыли. О них время от времени лишь напоминали приглашения на профосмотр к онкологам. Но их бабушка откровенно игнорировала.
— Раз я в первый год не померла, стало быть, не помру еще долго. Мой час не пришел, — гордо заявляла она.
На ноги бабушки было страшно смотреть. Они все изошли шишками. Но, видимо, это была какая-то доброкачественная опухоль, раз после ее появления бабушка благополучно прожила больше 30 лет. За эти годы она успела вырастить еще двух внуков. Собрать мне приданое и отправить замуж в Казань. А собирать мне приданое баба с дедом начали лет в 12.
— Стало ясно, что у нас растет раскрасавица. А она в девках не засидится, — пояснила бабушка.
Поздней осенью, когда забивали гусей и продавали
