Черити, скрестив на груди руки, набычилась, полоснула отца и мать испепеляющим взглядом.
«Нет, так не годится», – едва сдерживаясь, подумал Уоллес.
Еще неделю назад за этакую дерзость девчонка получила бы хорошую трепку, но…
«Ничего, с этим мы разберемся, – успокоил он себя самого. – Только не сейчас, после. Сейчас раздоры в семье совсем некстати».
Вспомнив об ужине, Уоллес поспешно, пока с языка не сорвалось нечто такое, о чем он потом пожалеет, сунул в рот вилку с солидной порцией бобов, однако, начав жевать, обнаружил, что бобы хрустят на зубах.
Тем временем Черити раскрыла рот, собираясь сказать еще что-то, и тут ей прямо в горло влетел жук изрядной величины. Уоллес, однако ж, этого не заметил: он не сводил недоуменного взгляда с собственной тарелки. Среди бобов поблескивали, копошились какие-то мелкие черные твари.
«Жуки?!»
Сплюнув, Уоллес перевел взгляд на жену, готовый намылить ей шею за то, что поленилась как следует просеять бобы, но Энн во все глаза глядела на Черити.
Черити, сдавленно вскрикнув, поднялась на ноги и схватилась за горло – в точности так же, как там, на суде.
– Черити! – зарычал Уоллес. – Довольно с меня твоих шуток. Своим балаганом ты никого здесь не проведешь. Сию минуту прекрати шутовство, не то так выдеру – мигом о послушании вспомнишь!
Но Черити, даже не думая прекращать шуток, заперхала так, что от натуги побагровела.
Вскочившая на ноги Энн, опрокинув кувшин с медовухой, бросилась к дочери.
– Проклятье! – рявкнул Уоллес. – Погляди, что ты натворила, растяпа!
Черити жутко вытаращила глаза, затряслась всем телом, истово тыча пальцем куда-то за спину Уоллеса.
– Хватит! – заорал Уоллес, что было сил. – Ведьма мертва! Балагану конец! Конец, слышишь?!
– Слышу. Слышу, – откликнулся женский голос из-за его спины.
«Абита?!»
Развернувшись, точно ужаленный, Уоллес едва смог узнать звероподобную женщину, остановившуюся за его креслом. Нет, быть не может… откуда здесь взяться Абите? Но в следующий миг, разглядев ее раздвоенные копыта, он понял, осознал: перед ним ее настоящая сущность, ведьма в истинном, подлинном виде.
Взглянув на абордажную саблю в ее руке, Уоллес схватил острый столовый нож, которым в доме резали мясо, бросился на Абиту, однако она оказалась проворнее. Шаг в сторону – и Уоллес, увлекаемый собственным весом, ничком рухнул на пол, выронив нож, а прежде чем успел подняться хоть на колени, ведьма с нечеловеческой быстротой – раз-раз, раз-раз – полоснула саблей сперва по одной ноге, а затем и по другой. С каждым ударом клинок все глубже впивался в плоть, рассекая мускулы и сухожилия под коленями.
Уоллес взвыл, попробовал откатиться в сторону, и тут копыто ведьмы обрушилось сверху на его локоть. Ужасающий хруст – и сломанная рука бесполезной обузой повисла вдоль тела. В отчаянии Уоллес потянулся к ножу, но жуткое раздвоенное копыто, круша кости, дробя суставы, приземлилось на распластанную по полу ладонь, и еще раз, и еще, и еще, пока кисть руки не превратилась в бесформенное кровавое месиво.
По сути, лишившийся и рук и ног, не в силах даже уползти, Уоллес протяжно взвизгнул, завыл, зарыдал, и сквозь слезы увидел его – зверя, самого Дьявола, неторопливо входящего в дом с томагавком в руке. Переступив через него, Дьявол подхватил козью ногу, уселся за стол и принялся увлеченно обгладывать мясо с кости.
Энн заслонила собою Черити, но Черити по-прежнему задыхалась, хрипела, лицо ее синело просто-таки на глазах. Абита безмятежно двинулась к ней.
– Не надо! – взмолилась Энн. – Пожалуйста, не трогай дочь!
Одним ударом отшвырнув ее в сторону, Абита схватила Черити за горло.
– Ты – лгунья, Черити Уильямс, – прошипела она и, точно клещами, защемила когтистыми пальцами язык Черити. С языка тут же закапала кровь. – Не вырвать ли твой лживый язык с корнем?
– Умоляю, не надо! – крикнула Энн.
Глубоко сунув пальцы свободной руки Черити в рот, Абита извлекла из ее горла и отбросила за спину крупного жука.
Черити громко ахнула, закашлялась, поперхнувшись хлынувшим в легкие воздухом.
Абита толкнула ее к стене, и Черити, держась за горло, с трудом переводя дух, сползла на пол.
Беспомощному, Уоллесу оставалось только одно: смотреть, как Абита направляет на Черити острие сабли.
– Дьявол пришел за тем, что ему причитается, – объявила она.
Энн, на четвереньках подобравшись к девочке, обняла дочь, прижала к груди.
– Не надо! Хватит, не надо! Умоляю, не надо!
Абита указала на Самсона.
– Смотри, Черити. Смотри, кого привела к вам в дом твоя ложь.
Черити зарыдала.
– Сегодня я не стану убивать тебя, детка. Так было бы слишком просто.
С этим Абита приставила острие сабли ко лбу девочки и, не торопясь, взрезала кожу.
Черити завизжала, однако Абита все так же неспешно перечеркнула ее лоб вторым глубоким порезом, соединив обе линии в кровавое «Л».
– «Л» означает «лгунья». «Лицемерная лгунья».
Черити заскулила. Струйки крови со лба девчонки потекли по щекам, смешиваясь со слезами.
– Ну, а теперь живи дальше и знай, помни, что ждет тебя в конце жизни. Этот шрам каждый день будет напоминать: прощения тебе, детка, не будет. Сам Дьявол, сам старина Косиног уже числит тебя в своих подданных. Не веришь мне, спроси его самого, – предложила Абита, кивнув на Самсона.
Самсон на минутку прекратил жевать и довольно осклабился.
– Да, да, детка, ты уже моя.
– Нет, – пролепетала Черити сквозь слезы. – Отец, мать… спасите, спасите меня!
– Спасения тебе нет, Черити Уильямс. Ты обречена. А теперь убирайтесь отсюда, обе! – велела Абита, плашмя ударив об одну из опор потолочных балок клинком сабли, отчего клинок зазвенел, словно гонг. – Повторять не стану.
Энн с дочерью поспешно, путаясь в юбках, поднялись на ноги и бросились к двери. Обе так торопились сбежать, что не постеснялись перепрыгнуть прямо через Уоллеса, лежавшего на пути.
– Постойте! – крикнул Уоллес им вслед. – Постойте, не оставляйте меня здесь! Прошу вас… не бросайте меня!
Но, как ни кричал он, как ни вопил, жена и дочь его пулей вылетели за порог, и, сумев выглянуть в проем двери, Уоллес увидел бы, что обе мчатся прочь со всех ног, без оглядки.
Абита, обойдя его кругом, сняла с одной из полок горшочек меда и глубоко о чем-то задумалась. Что у нее на уме? Об этом Уоллес не осмеливался даже гадать.
– Абита… послушай, – запинаясь от рвущихся из груди стонов, заговорил он. – Что угодно… все, о чем… ни попросишь. Во всем… во всем… принародно покаюсь. Поклянусь, что все это ложь. Признаюсь, что дочь… заставил солгать. Что хочешь… что хочешь… все сделаю…
