«И что ты об этом думаешь?» – спросила она у самой себя.
– По-моему, это просто чудесно.
С Самсоном им в лесу пришлось разделиться. Оглядевшись, Абита нигде поблизости его не заметила, но чувствовала: он рядом.
Дойдя до общинной площади, она обнаружила в колодках человека, да не кого-нибудь, а преподобного Картера. Стоило ей подойти ближе, его преподобие поднял голову, оглядел ее с головы до пят.
– Абита?
– Абита мертва. Я – ведьма.
– Вижу, – кивнув, откликнулся он.
Изорванная одежда его была изрядно испачкана, взгляд полон беспросветной тоски, на осунувшемся, изможденном лице темнели пятна кровоподтеков, поперек лба тянулась скверная рана.
– Тогда скажи, будь добра: им вправду удалось сломить мою Сару, и она возвела на себя поклеп? – откашлявшись, спросил преподобный Картер.
– Простите, ваше преподобие, но… Да, это правда.
Преподобный Картер кивнул. Тоска в его взгляде сделалась горше прежнего.
– Не смейте судить ее строго, ваше преподобие. Немногие нашли бы в себе силы выдержать столько мук. Сдалась она только ради дочери, сломленная не болью – любовью.
Взглянув ей за спину, преподобный Картер в изумлении вытаращил глаза.
– Это… это и есть он? Дьявол?
Казалось, он хочет сказать еще что-то, но нет, на этом его преподобие и умолк.
Рядом с Абитой остановился Самсон.
– Да, – отвечала Абита. – Он меня и освободил.
Преподобный Картер не мигая, с отвисшей челюстью, смотрел на обоих во все глаза.
Подняв саблю, примерившись, Абита с силой обрушила ее вниз. Клинок глубоко впился в доску колодок – раз, и другой, а третий удар разрубил доску надвое. Пинком отшвырнув прочь обломки, Абита освободила его преподобие, но тот, словно позабыв обо всем вокруг, даже не шелохнулся – только смотрел, смотрел, смотрел на Самсона.
– Надеюсь, у вас в этой жизни еще осталось хоть что-нибудь, – сказала Абита и, отвернувшись, двинулась прочь.
Покинув деревню, она направилась дальше, дорогой, что вела к югу, вдоль берега реки. Поначалу шла шагом, но вскоре, попривыкнув к новым ногам и копытам, пустилась бежать рысцой, а затем помчалась по дороге галопом. На бегу она ненадолго забыла о злобе, о яде, переполнившем сердце, о неудержимом желании выцарапать Уоллесу глаза, и попросту радовалась теплому ветру в волосах, песням ночи и красоте луны, заливающей все вокруг по-осеннему нежным, уютным сиянием.
От деревни усадьбу Уоллеса отделяло всего-то около мили, так что путь оказался недолог. Нагнавший Абиту Самсон все еще заметно прихрамывал, но совсем не так сильно, как прежде.
– Что с ранами? – спросила Абита. – Лучше?
– Да, подживают, – кивнув, подтвердил Самсон.
Окинув взглядом рассеченное плечо, Абита обнаружила, что и ее рана начинает затягиваться.
Самсон тоже осмотрел ее рану самым внимательным образом.
– Учти, Абита, ты отнюдь не бессмертна. Однако сил в моей крови немало. При некоторой осторожности ты сможешь прожить очень, очень долгую жизнь – возможно, не одну и не две сотни лет, – сказал он, взглянув в сторону дома Уоллеса. – Подумай как следует: стоит ли рисковать?
Последовав примеру Самсона, Абита увидела темный силуэт, мелькнувший за освещенным окном, и вмиг позабыла о луне, о ветре, и даже о жизни длиной в сотни лет. Зрачки ее глаз расширились, и все вокруг заволокло кроваво-алым.
Глава пятнадцатая
Завершив благодарственную молитву, Уоллес с семейством чинно принялся за еду. Нынче вечером за ужином собрались лишь он сам, да жена с дочерью: сын отправился в гости к Хелен и ее родным.
– Воистину, Господь благословил нас, – сказала его супруга, Энн, окинув взглядом обильное угощение, ждущее их на столе.
Согласно кивнув, Уоллес положил себе на тарелку солидный ломоть козлятины, прибавил к мясу половник бобов, сладко зажмурился, полной грудью вдохнув исходящий от них аромат меда, и лишь после этого впился зубами в мясо. Козлятина оказалась нежной, сочной, просто на редкость.
Жуя, Уоллес оглядел уставленные медом полки, роскошно накрытый стол…
«Эдвардов мед, Эдвардова коза, Эдвардова кукуруза, – подумал он, и перед глазами его вновь неотвязно, назойливо замаячило суровое лицо и осуждающий взгляд отца. – Эх, папа, папа, неужто, по-твоему, я не отдал бы это все, лишь бы вернуть к жизни Эдварда? Я с ведьмой покончил, папа, спас Саттон от самого Сатаны, за то всем этим и вознагражден. Разве не ты, папа, с детства втолковывал мне, что Господь вознаграждает праведных?»
– Отец, – окликнула его Черити.
Не дождавшись ответа, она повысила голос и куда громче, настойчивей повторила:
– Отец!
Раздраженный тем, что его так бесцеремонно отвлекли от раздумий, Уоллес смерил дочь гневным взглядом. Со вчерашнего дня Черити словно бы подменили: похоже, она возомнила себя равной взрослым, если не более. Очевидно, общее признание, похвалы, внимание самого мирового судьи к ее показаниям изрядно вскружили девчонке голову.
«Ее всего-навсего нужно поставить на место», – подумал Уоллес, однако при этой мысли его охватила странная, непривычная нерешительность. С чего бы вдруг? Впрочем, ответ ему был известен. На суде дочь держалась так убедительно, с такой легкостью сыграла назначенную ей роль, говоря и делая все, чтоб настроить присяжных против Абиты… правду сказать, порой Уоллес сам помимо воли верил ей. Пожалуй, если девчонка таким же манером оговорит и его, особенно после поклепа, возведенного на него Абитой, ему несдобровать.
– Отец, что там за шум? – не унималась Черити.
– Понизь-ка голос, дитя мое, – с трудом сохраняя спокойствие, велел ей Уоллес. – Не по годам тебе в такой манере со мной разговаривать.
Черити полоснула его недобрым взглядом.
– Ты что, сам не слышишь?
– Я сказал: понизь голос. Это мой дом, и держаться со мной будь добра подобающе. Ясно?
Но тут Уоллес понял, что растревожило дочь: ночные букашки к вечеру будто спятили. Их несмолкающий стрекот сверлил череп, проникал в мозг, изрядно мешая сдерживать нрав.
Черити раздраженно закатила глаза.
– Я всего-навсего простой вопрос задала.
Уоллес набрал в грудь воздуха, готовясь как следует отчитать нахалку, но предостерегающий взгляд Энн заставил его прикусить язык.
– Черити, – мягко, но непреклонно заговорила Энн, – довольно. Родителей Библия велит слушаться и почитать.
