уж так рад, что и не сказать. Столько лет не был в родных местах и всегда наш Зареченск вспоминал.
— Рассказывай, рассказывай, Федя, где служишь, как идет служба, не жалеешь ли, что выбрал военную карьеру. Надолго к нам?
— На месяц. — Федя сел, снял фуражку и бережно положил на подоконник. Густые светлые волосы слегка рассыпались, и теперь он снова стал похож на прежнего паренька. — Тетку Васену повидать захотел, а уж она-то как обо мне соскучилась. Один я у нее.
— Знаю. Мы твои письма получали, Федя, и всегда читали вместе с Иваном Ивановичем. Ответы сочиняли тоже вместе.
— Большое вам спасибо, Александр Васильевич, за заботу. Я все так же служу на Дальнем Востоке. Командир взвода.
— Пехота-матушка?
— Пехота. Царица полей.
— Верно. Я ведь тоже бывший пехотинец. Как вы там, крепко держите границу?
— По-моему, крепко. А лучше бы у японцев спросить. Они вот все пытаются прощупать. Совсем обнаглели.
— А вы за ними зорче смотрите. На провокации они мастера. Не жалеешь, что военную жизнь выбрал?
— Нисколько. Служба мне нравится. Я часто вас всех вспоминаю. Вот, думаю, они там работают, а мы на границе их мирную жизнь охраняем. Это ведь тоже надо.
— Правильно, Федя, правильно рассуждаешь. Ну, а личная жизнь как? Не женился еще?
— Что вы, Александр Васильич, рано мне об этом думать, — лейтенант смущенно провел рукой по волосам, пытаясь собрать их, но пряди опять рассыпались. — Я хочу в академию поступать.
— Дело. Встретимся еще через несколько лет, а ты — генерал! Только смотри, Федя, девушек теперь в Зареченске много. И есть среди них бойкие. Они тебя за месяц-то закружат. У нас не часто бывают военные. А помнишь, как мы с тобой ездили на лошадях в Златогорск? Пегаса не забыл еще?
— Помню, Александр Васильич, и о Пегаске скучаю.
— Так надо бы тебе в кавалерию.
— Не пришлось. А вы как живете? Как вообще в Зареченске? Я еще нигде не бывал.
— Долго рассказывать. Походишь, сам увидишь.
Зазвонил телефон. Директор снял трубку и несколько минут разговаривал с кем-то сначала спокойно, потом голос его стал повышаться.
— Вы с ума сошли, Ашот Ованесович! До мая остались считанные дни, часы даже, а вы такое затеяли. Не нашли другого времени? В общем, так: в принципе я не возражаю, дело хорошее. Но давайте после праздника. Сейчас — план. Вы и так отставали, плететесь в хвосте… Ладно, ладно, не в хвосте, но и не в голове. Перевыполните план, рабочие получат премии. Перед маем это особенно приятно. Все! Я говорю — все.
Федя разглядывал директорский кабинет с особенным интересом, радостно отмечая, что здесь почти ничего не изменилось. Вот шкаф, так набитый книгами, что казалось: если засунуть еще одну, он не выдержит и треснет. Книги все больше справочные, по геологии, по горному делу. Вот витрина с образцами минералов. Камешков в ней заметно прибавилось. Все как было, только стол новый — широкий, красивый, и на нем тоже новый письменный прибор на мраморной доске, бронзовая пепельница, перекидной календарь, испещренный пометками, телефоны.
— Все, Ашот Ованесович, все, — уже не говорил, а кричал директор. — Вы меня все равно не переубедите. Да, я упрямый. Что? Да, если хотите, приказ. Будете жаловаться? Пожалуйста, только после праздника. У меня здесь гость. Я не могу столько времени тратить на споры да еще по телефону. Нет, вы просто несносны, Ашот Ованесович. Кто у меня? Представитель из треста, — Майский повернулся к Феде и подмигнул. — Да, да, из треста. Вам-то не все равно, кто? Ну, Кравцов. Федор Кириллович Кравцов. Не знаете? Я же говорил. Ах, вы опять за свое. Нет, он подойти к телефону не может. Все, все, Ашот Ованесович.
— Уф! — директор бросил трубку на рычаг. — Карапетян это. Помнишь его?
— Начальник «Таежной»? Помню. Горячий такой, кричал всегда. И еще шапку бросал.
— Вот, вот, он самый. Понимаешь, конец месяца, праздник на носу, а он эксперименты затеял. Выбрал время.
— Афанасий Иванович тоже работает?
— Работает. Здоровье у старика пошаливает, но по-прежнему энергичный и беспокойный. О пенсии и слышать не хочет. Федя, а давай-ка навестим сейчас Ивана Ивановича. Или у тебя по плану что-нибудь намечено?
— А ничего. С удовольствием повидаю Ивана Ивановича. Он что, болеет?
— Да нет… — Александр Васильевич помолчал. — Хандрит что-то. Я его уже два дня не видал. Так пойдем?
Федя встал, аккуратно надел фуражку, расправил под ремнем складки гимнастерки.
— Я готов, Александр Васильич.
— Ох и вид у тебя бравый. Он обрадуется тебе.
Шагая по улицам Зареченска, Федя то и дело спрашивал директора, кто живет в таком-то доме, когда построили школу, что делается в клубе и где знаменитый гармонист Данилка Пестряков. Майский рассказывал и с удивлением отмечал про себя, как много прошло времени и как изменился для свежего глаза поселок.
Они долго стучали в дверь дома Слеповых. Никто не открывал. Хотели уходить, но в это время послышались шаркающие шаги, негромкий кашель. Дверь открылась, на пороге стоял Иван Иванович в широких холщовых штанах и полосатой тельняшке, какие носят моряки. Парторг был бледен и небрит, седая щетина густо обсыпала его худое лицо. Спутанные волосы космами падали на лоб. Безразличным взглядом скользнул по фигуре директора и немного удивленно — по Феде.
— Заходите, — вместо приветствия бросил Слепов и повернулся, шаркая галошами, надетыми на босые ноги.
Майский и Федя озадаченно переглянулись. Александр Васильевич ободряюще улыбнулся: не узнал, мол, тебя парторг, и подтолкнул лейтенанта вперед. Они направились следом за хозяином по узкому полутемному коридорчику, миновали прихожую, кухню, маленькую гостиную и оказались в спальне. Свет сюда проникал через единственное окно, завешенное занавесками и заслоненное с улицы большим деревом. Иван Иванович лег на кровать, подложив руки под голову и молча уставился в потолок. Александр Васильевич и Федя, поняв, что приглашения не дождутся, сели за маленький стол, заваленный подшивками газет и журналами. В комнате пахло луком и винным перегаром.
— Приболел, Иван Иванович? — участливо спросил директор, разглядывая Слепова.
— Ага, — скучным голосом отозвался тот. — Простудился.
— Сейчас это легко. Самая коварная погода: то припекает, то холодно. А я думаю, что же случилось с нашим парторгом: вчера нет, сегодня нет.
— Будет тебе лирику-то разводить, — оборвал Иван Иванович. — И без меня проживете. Не был два дня в конторе, так на прииске и дело встало. Так и поверил, дожидайся. Что я, не имею права болеть? Могу бюллетень показать.
Майский пожал плечами.
— Не хочешь, не верь, а нам без тебя трудно. Поправишься, потом поговорим… А к нам вот на праздник Федя Кравцов приехал.
— Ну да? — не
