книги», – подумал Лейзер и, подойдя к столу, начал рассказывать о причине своего внезапного визита.
Раввин слушал, в такт словам покачивая высокой черной ермолкой, венчавшей корону седых волос. Когда рассказ закончился, раввин еще с минуту молчал, продолжая покачивать головой, и Лейзер понял, что он вовсе не прислушивается к ритму его слов, а кивает какой-то своей внутренней мелодии.
– Значит, – нарушил тишину рав Шая, – купец не хочет, чтобы его имя было вышито на парохет вместе с именем его бывшей жены.
– Да, – подтвердил Лейзер, – не хочет.
– Тогда пусть спорет с парохет свое имя, – сказал раввин и перевел взгляд на лежащую перед ним книгу.
Лейзер простоял в кабинете еще несколько минут, словно прислушиваясь к лишь ему слышимой речи, затем повернулся и вышел.
– От это мудрец! – восхитилась Двора-Лея, выслушав раввинское постановление. – Нет, наша ребецн не пошла бы замуж лишь бы за кого! Понятно, что она выбрала достойного человека, мудрого и благородного.
Следующим утром Лейзер после молитвы пришел в дом рава Шаи. Молча, не спрашивая разрешения, взял два стула, большой раскладной зонт и сумку с провизией, приготовленную ребецн. Та не удивилась и, не задав Лейзеру ни одного вопроса, постучала в дверь кабинета. Раввин вышел, держа в руках несколько книг, ласково кивнул Лейзеру и отправился по своему постоянному маршруту на берег моря. Лейзер шел следом. С этого дня на протяжении многих лет он не расставался с раввином ни на один день.
Прошло несколько месяцев. Лето навалилось на Тель-Авив жаркой и влажной грудью. Однажды утром Артем проснулся от странных сдавленных звуков. Подняв голову, он увидел жену, которую безудержно рвало в тазик.
– Милая, что случилось? – он вскочил с кровати и подбежал к Белле. – Тебе нужна помощь?
Она прикрыла рот полотенцем и подняла на него светящиеся от счастья глаза.
Вскоре их дом наполнился новыми хлопотами. Фрида и Двора-Лея с нерастраченным жаром материнства принялись готовиться к рождению внука. В том, что будет мальчик, они не сомневались ни одной секунды. Впрочем, нашитые распашонки и пеленки с тем же успехом могли пригодиться и для девочки. Но о такой возможности предпочитали не думать, не говорить.
В гимназии Белла успела отработать всего несколько месяцев до завершения учебного года. О том, чтобы в сентябре ей снова войти в класс, мать и свекровь даже слушать не хотели.
– Тебе рожать в ноябре-декабре, – говорила Фрида. – Надо прежде всего думать о здоровье ребенка, а не об успеваемости и оценках.
– Первый год посидишь дома, – подхватывала Двора-Лея, – а потом, если все будет хорошо, а оно обязательно так и будет, выйдешь на работу.
Поначалу Белла сопротивлялась. Мысль о том, что придется провести целый год без уроков о гигиене, угнетала. Зуд учить и воспитывать не оставлял ее ни на минуту. Она уже успела излить на домашних первый пыл своего красноречия и теперь остро нуждалась в новых слушателях. Стоит ли говорить, что Эстер-Бейле была просто создана для преподавательской деятельности. Но постепенно увещевания взяли свое, она привыкла к мысли о том, что следующий год проведет дома. Привыкла и смирилась, а смирившись, принялась готовить себя и окружение к предстоящему материнству. Приятной частью этих хлопот стал пошив новых платьев, ведь скоро живот не позволит ей носить старые.
– Почему ты пропадаешь у портнихи целыми днями? – удивлялся Артем. – Сколько платьев она шьет – пять, десять?
– Два, – кротко отвечала Белла. – Кроме того, мы разговариваем. Нам есть что обсудить.
Незадолго до осенних праздников Артем, вернувшись домой после работы, застал жену в расстроенных чувствах.
– Почему ты грустишь, солнце мое? Опять тошнит?
– Да нет, ерунда, в общем. Сломался каблук у моих парижских туфель. Они очень удобные, нет ничего лучше для работы в классе. Я ведь полдня провожу на ногах, и обувь хорошая очень важна.
– Давай отнесу их в починку.
– В починку? – презрительно хмыкнула Белла. – Разве умеют наши ломакины чинить парижскую модельную обувь? Солдатские сапоги да сандалии с деревянной подошвой – вот на что они способны.
– Ну почему? Я видел на Бустрос вывеску, мастер из одесского Пассажа. Может, ему доверим?
– Мастер? – скривилась Белла. – Из одесского Пассажа? А в Жмеринке нет пассажа? И в нем тоже небось мастера сидят…
– Про Жмеринку не знаю, не бывал в ней ни разу, – серьезно ответил Артем. – Так отнести?
– Неси, – тяжело вздохнула Белла. – Все равно делать с ними уже нечего.
На следующий день Артем постучался в будку мастера из одесского Пассажа. Мастер оказался чернявым мужчиной чуть старше Артема и на его фоне неприлично щуплым. Однако, судя по рукам, торчащим из засученных до плеч рукавов, и обнаженной шее, – крепким и жилистым.
Вместо ответа на приветствие он промычал что-то нечленораздельное. Его мелкие, но ловкие зубы сжимали целую пригоршню сапожных гвоздиков. Мастер брал их по одному и двумя ударами вколачивал в подметку распятого на сапожной лапе ботинка. Быстро расправившись с ботинком, он стащил его с лапы, оглядел и, довольно хмыкнув, отложил в сторону. Затем выплюнул в ладонь гвоздики и поздоровался.
– Вот, каблук сломался, – сказал Артем, протягивая мастеру туфли. – Сумеешь починить?
Тот взял туфли, повертел в руках и положил перед собой на верстак.
– Эка невидаль! Конечно, сумею. Хочешь подождать или завтра зайдешь?
Артем вздрогнул. Голос сапожника он где-то уже слышал. Артем попробовал вспомнить, но не сумел. В отличие от голоса, лицо сапожника было совершенно незнакомым.
– Ты с чего оторопел? – удивился сапожник.
– А что, прямо на месте и починишь? – схитрил Артем, делая вид, будто удивлен таким предложением.
– Конечно на месте. Вот на этом самом, – сапожник улыбнулся и хлопнул ладонью по верстаку. – А ты садись вот на скамеечку, чай у меня свежий, только что заварил. Пей себе, а я займусь каблуком.
Артем сел на низкую скамейку, налил чаю в синюю чашку с золотым ободком и стал наблюдать за мастером. Работал тот ловко и быстро, инструменты словно перелетали из руки в руку.
– А чай у тебя хорош, – похвалил Артем, отхлебнув глоток. – Крепкий, ароматный, как надо чай.
– Тут фокус в том, – польщенный похвалой, принялся объяснять сапожник, – чтобы чайничек с заваркой не передержать на пару. – Как самовар закипит, дать натянуть немного и снимать. Иначе самолучший чай веником пахнет.
– Наука, – одобрил Артем и сделал еще глоток.
– Откудова будешь? – спросил сапожник.
– Та из Чернобыля.
– Знакомые места. Неподалеку от вас, в Чернигове, моего дружка повесили.
– Повесили? – Артем поперхнулся чаем. – За что?
– Подорвал предводителя Черниговского дворянства. По ошибке, не туда бомбу бросил. Хотел в губернатора, но перепутал кареты.
– Так ты тоже из боевиков?
– Ну,
