Артем не задумался ни на секунду, навыки, затверженные в Кронштадтской школе, сработали помимо его воли. Сильно оттолкнувшись, он прыгнул в воду и достал мальчишку. Обхватив его одной рукой под мышкой, он стал выгребать другой и, ожесточенно работая ногами, через несколько секунд пробил блестящее зеркало поверхности. Подплыв к ступенькам, по которым прибывавшие на лодках пассажиры высаживались на Святую землю, он вытащил мальчишку на пирс.
О, сколько раз их учили откачивать утопленника, заставляя упражняться на заходившихся от щекотки товарищах. Мальчишку Артем привел в чувство, почти не задумываясь о том, как и что нужно делать. Тот захлебнулся всего с минуту назад, поэтому быстро пришел себя. Раскрыв глаза, он увидел стоявшего рядом Пура и завыл от ужаса.
Артем отогнал собаку и похлопал мальчишку по щекам, приводя в чувство:
– Ну перестань, перестань, тебе некого бояться. Собачка добрая, она хочет не укусить, а лизнуть.
Мальчишка сел, изумленно вытаращившись на Артема. Он рассматривал его так, словно тот был первым увиденным им человеком.
Артем еще раз похлопал мальчишку по щекам. Встал, свистнул Пура и поспешил домой переодеваться. Спасенный арабчонок так и остался на пирсе, Артем больше его не видел и забыл про этот случай. Но уже на следующий день он изготовил из двух старых ремней крепкий поводок и стал выходить на прогулки, лишь нацепив на Пура ошейник.
Предположение Дворы-Леи о новом хомуте для старой шеи сбылось, и очень скоро. Возможно, она сама и вызвала его к жизни, вбросив в мир такой вариант будущего.
Окружающие человека духовные сущности всемогущи и всевластны, но они не могут внести в реальность ничего нового, а используют лишь то, что в ней уже существует. Слово, поступок и даже мысль вбрасывают в наш мир форму, которую эти сущности наполняют своей силой. Скорее всего, Лейзер никогда бы не стал добровольным служкой раввина Шаи, если бы не опрометчивые слова его жены.
А дело было так. Однажды к Лейзеру подсел габай синагоги, в которой тот корпел над книгами с утра до вечера.
– Слушай, нужна твоя помощь, – сказал габай, вежливо дождавшись, пока Лейзер оторвется от страницы.
– Пожалуйста, чем могу, – не менее вежливо ответил Лейзер.
На этом дневной запас учтивости у габая закончился, и он немедленно пустился в объяснения своим обычным самоуверенным тоном. Впрочем, ожидать другого от старосты синагоги может только наивный человек. Ведь по самой сути своей должности габай традиционно считается одним из самых плохих людей из тех, кто собирается для молитвы.
Должность заставляет его определять, кто на каком месте будет сидеть в праздничные дни, кого вызвать к Торе сегодня, а кого через неделю или месяц, чья очередь вести молитву. Тот, на ком он останавливает выбор, испытывает к нему легкое, почти мгновенно испаряющееся чувство благодарности. Те же, кто остается за бортом, надолго преисполняются обидой и гневом. Иногда до конца жизни.
– Три года назад один из прихожан сделал синагоге подарок, – начал габай. – Парохет – занавеска для арон-кодеш (шкаф, в котором хранятся свитки Торы). Богатая парохет, ничего не скажешь. Алый бархат, золотое и серебряное шитье, заглядишься. Он купец, не Бог весть какой знатный, но вполне зажиточный. Может себе позволить такую парохет. И надпись трогательную сочинил. К тому времени он прожил с женой двадцать лет. Вот в честь юбилея вышили золотом на парохете его и ее имя. Подарок такой жене на день свадьбы. Чтобы навсегда вместе, в святости и любви. Так он сказал.
Полгода назад купец исчез. Перестал приходить в синагогу, и в Яффо тоже никто его не видел. Пропал еврей из виду. Может, по делам торговым за море поехал, или перебрался в другой город, или мало ли что еще.
Позавчера явился. С лица сник, фигурой опал – половина от прежнего осталась. «Болел?» – спрашиваю. «Нет, – отвечает, – развелся». Я внутренне ахаю, но вида не подаю. Всякое в жизни бывает. А он дальше меня огорошивает. Парохет, мол, в синагоге висит, с нашими именами? «Висит, – отвечаю, – куда ей деться?» А он продолжает: «Не хочу я больше быть рядом с бывшей женой, ни в жизни, ни на парохет. Отдай ее мне, я спорю имя благоверной и верну обратно». – «Да разве можно подарки отбирать? – спрашиваю. – Ты же парохет жене подарил на день свадьбы, она ей принадлежит. Ей и распоряжаться». – «Во-первых, – отвечает купец, – по нашим законам, все подарки жене принадлежат ее мужу. В том числе его собственные. А во-вторых, ей до парохет никакого дела нет. Она, если хочешь знать, законы наши спустя рукава соблюдала. И даже не рукава, а стыдно даже сказать что. Вечно опаздывала зажигать субботние свечи, а иногда вообще забывала зажечь. А про все остальное… – тут он махнул рукой и скривился, словно муха ему в рот залетела. – В общем, – говорит, – отдай парохет». – «А я, – ему отвечаю, – в законах не силен. И словам твоим не верю, мало ли чего бывшие супруги друг на друга после развода наговаривают. Тут без раввина не обойтись. Путь он решает, имеешь ли ты право спарывать имя бывшей жены или нет».
– Ну, так и обратись к раввину, – ответил Лейзер.
– Я бы обратился, только наш рав Кук сейчас в отъезде и будет нескоро. А этот сумасшедший прям как с ножом к горлу пристал – отдай ему парохет. Может, ты поможешь? Ты человек ученый, знаешь, в каких книгах ответы искать.
– Я не помогу, – отказался Лейзер. – Но со мной по соседству живет раввин Шая. Могу спросить у него.
– Спроси у раввина Шаи, – согласился габай. – Только прямо сегодня.
Вернувшись домой, Лейзер спросил жену, как ему увидеть раввина.
– Маловероятно, – ответила Двора-Лея. – После ужина он сидит в своем кабинете и занимается.
– А ты попроси ребецн, пусть рав Шая примет меня в виде исключения. Дело срочное.
– Срочное? – усомнилась Двора-Лея. – Знаю я твои срочные дела.
– Ты можешь хоть что-нибудь сделать, не залезая под шкуру? Просто пойти и сделать?
– Ладно, – махнула рукой Двора-Лея, почувствовав себя всесильным служкой большого раввина. Она вдруг подумала, что ее Лейзер многие годы занимал эту должность при ребе Шломо Бенционе и заслужил, чтобы к нему относились с подобающим уважением.
В кабинете раввина Шаи густо пахло сухими яблоками. Лейзер невольно огляделся, но никаких яблок не было и в помине. Кроме большого стола, кресла и стула, в комнате находились только три больших шкафа, плотно заставленных книгами. Дверцы шкафов с большими стеклами походили на окна, смотрящие в таинственный сумрак корешков с золотым тиснением.
«Наверное, так пахнут старые святые
