поинтересовался, что за базар в Хунчуне. Сегодня оттуда все время приезжают торговцы и приходят пешком. Корзинами везут овощи. Каких только нет! Быка отдают наехавшие из Хунчуна торговцы за два серебряных мексиканских доллара.
Выбрали лошадей. Муравьев и Будогосский съездили в горы: Николай Николаевич решил ознакомиться с окрестностями. Сопровождали казаки. Местами приходилось слезать с седла и отдавать повод. Фазаны всюду в кустах, в траве.
Николай Николаевич спросил, что за лианы.
— Чубушник.
Пошли дальше. Спустились на седловину. Будогосский рассказывал, как шел сюда по горам. Всюду труднопроходимые заросли орешника. Сухая почва. Потом болота. Пахотных земель очень мало.
— Почва — дресва[51]. Сверху дернина, вот смотрите, Николай Николаевич, а ниже — мелкий камень.
Константин Федорович приказал казаку копнуть лопатой, взял в горсть и показал красноватую каменистую почву, словно долбленую на заводе и перемешанную с глиной.
— Все окрестности и все хребты такие. В ненастье почва скользит, плывет под ногами, раскисает, и дорога отвратительная.
В обрыве холма видна землистая почва. Два петуха фазана убежали в заросли.
— Петухи, бывает, дерутся, как домашние! — заметил Размахнин. Взлетела стая курочек фазана, вспархивали всю дорогу.
— Их тут тысячи, — сказал Размахнин.
С этих гор виден весь залив, корабли на дальнем рейде, выход в море. С самой границы по вершине хребта будет просматриваться все. Как на ладони будет наше укрепление, порт, городок…
Повернулись лицом к солнцу. Направо Китай. Налево Россия. Какой же это может быть главный порт, когда на востоке по нему по любому месту можно бахнуть из пушки с самой границы на водоразделе, ее не переходя.
Бухта мелководная. Ее северная часть и западный берег низки.
С высокого берега кажется, что всюду лишь желтые и бурые пятна мелей. Ржавчина, что сохнет, обсыхает. Заиленная бухта, как обмелевшее озеро. Но Муравьев знает, есть значительная, глубокая Новогородская гавань, неподалеку от рейда.
Муравьев на шлюпке обошел залив, повидал все, что надо знать. Большой залив хорош, гавань Новогородская отличная, ее достоинства очевидны. Этот залив среди гор нужно назвать Бухтой Экспедиции. Будогосскому пока достаточно.
Много нового повидал Муравьев, но мнения своего не переменил. Все оказывалось рассчитано правильно.
Эскадра уже готовилась к походу в Китай. Шла ломка угля. Закупалось продовольствие. Тут все дешево, а уголь — даром.
Может быть, уполномоченные из Пекина еще прибудут сюда? Муравьев не желал бы расставаться с надеждой.
Подходили суда, а с ними новости. В Новогородской гавани поднят флаг, основан пост. На рейде корвет несет вахту. Будогосский готовится к поездке в Пекин со всеми картами. Шишмарев передал маньчжурским чиновникам письмо от начальника нашей экспедиции о том, что он на корабле эскадры, которой командует губернатор пяти провинций. Муравьев идет в Тяньцзинь, чтобы оттуда следовать в столицу Китая, о чем извещается Ведомство внешних сношений.
Разговор с Будогосским, начатый у залива в корабле и на горах, продолжался в плаванье в салоне при каюте Николая Николаевича на «Америке». Это происходило при переходе морем в Китай, в залив Печели.
Муравьев возвращался к картам. Горы, по которым шла намеченная граница, очень близки к берегу моря и ко всем нашим портам. Николай Николаевич уже ездил посмотреть с границы на вершине хребта вид на китайскую и нашу стороны. Но тут еще и море на нашей стороне, оно наш второй защитник. Обезопасить себя следовало на Великой Равнине по реке Суйфун.
— Да, не хотелось бы брать лишнего, но приходится.
Доводы Будогосского оказывались верны. Там одну гору нужно передвинуть на свою сторону.
Цель, ради которой мы здесь, требует своего. Наш долг стоять на позициях, удобных для обеих сторон. Близ Посьета исследования также будут продолжаться. Это самая сложная часть границы.
Муравьев пошел по палубе, обошел рубку, трубу и спардек[52] и появился с другого борта, увлекая с собой Алексея.
— Пойдемте ко мне вниз.
— Я поражаюсь энергии в вас, молодых людях, когда ищутся выгоды или личное счастье. Ради государя вы на это не пойдете. За одно лето Будогосский провел границу между двумя величайшими государствами в мире.
— Как, смотря, понимать выгоду, — отвечал Сибирцев. — Ботаник ищет редкое растение и жертвует всем… Это тоже выгода… Да хоть бы вы, Николай Николаевич…
«А вы чересчур многого не ожидайте за свои деяния», — подумалось Алексею. Он знал Петербург, милости царей и немилости царских псарей…
Заговорили о покровителе морского флота России Великом князе Константине.
Сибирцев сказал, что, кажется, идут на сближение с Англией. Все это представляется ему очень правильным и естественным делом.
— Может быть, частная поездка Его Высочества на лечение служит зонтиком для Вас, Николай Николаевич? Стараются не раздражать англичан нашими действиями, смягчить их и не давать повода… — предположил Алексей.
— Тем более надо спешить. — сказал Муравьев, видимо, соглашаясь. — Закончить прежде, чем придут сведения в лондонское адмиралтейство.
Он был польщен таким предположением. Мы привыкли, что никому до Сибири дела нет. Но не тут-то было! Теперь сибирские дела под рукой Константина, у Горчакова[53] и Ковалевского[54].
Муравьев был польщен, но не обольщался. Это Сибирцеву, в его двадцать шесть лет, может казаться, что дело, в котором он участвует, самое важнее в государстве. При всей преданности любимому делу Николай Николаевич так не думал ни о самом деле, ни о себе.
Константин Николаевич ехал в Англию как частное лицо лечиться по предписанию докторов. Конечно, Петербургу нужно приводить все в порядок после войны. Пока еще не настолько хорошо установились отношения, чтобы оказывать брату русского императора особые почести, хотя его убеждения известны, и он молод, не имел отношения к старому палочному режиму. Константин после войны уже побывал в Англии гостем королевы Виктории; ее величество посылала за ним в германский порт собственную паровую яхту.
Теперь как частное лицо он может обсудить с обширным кругом видных деятелей весьма важные дела. Конечно, русский посол Бруннов принимал в подготовке пребывания Его Высочества в Англии умелое участие. Он свой человек при дворе, среди аристократии и промышленников. Был им до войны и таким остался, возвратившись. Не верил в саму возможность войны.
Частный визит Константина не ограничивает переговоры обусловленностями, не вяжет рук. Можно вести, а можно не вести. Константин якобы намерен пригласить в Россию знаменитого скульптора. Но главное — лечение. У него ужасные головные боли. Нигде спастись не может. Реформы в России тяжело продвигаются. Он готовит законы об отмене крепостного права, председательствует в комитете, там бесконечные споры, приходится выслушивать глупейшие мнения. Работы невпроворот.
В плаванье из бухты Экспедиции в Печели не раз шел разговор Муравьева с Будогосским и
