что нѣтъ уже тутъ той мѣрки, какая опошляла такъ гимназическую обстановку. На сколько во всемъ этомъ было хорошаго и дурнаго, онъ, конечно, не сознавалъ да и не задавалъ себѣ этихъ вопросовъ; довольно было ему того, что все это движеніе, вся эта панорама молодыхъ лицъ уничтожала почти картину грязной попойки, когда нигилистъ-рыбка, такъ ломался передъ нимъ и дружественно обзывалъ его скотиной.
Послѣ студентовъ Телепневъ осмотрѣлъ и профессоровъ. Къ первой лекціи собралась человѣкъ десять. Сперва явился маленькій человѣкъ въ вицъ мундирѣ, застегнутомъ до верху. Изъ подъ густыхъ, нависшихъ бровей выглядывали бойкіе глаза, и онъ, то и дѣло, кивалъ головой снизу вверхъ. Пошелъ онъ по корридору такимъ размѣреннымъ шагомъ, точно будто онъ считалъ свои шаги.
— Интегралъ, интегралъ!, зашептали кругомъ студенты и новопоступившіе.
Телепневъ понялъ, что это должно быть профессоръ математики. Вслѣдъ за нимъ, явился совсѣмъ сѣдой старикъ высокаго роста, во фракѣ съ короткими фалдочками, и такъ смѣшно кашлянулъ на весь корридоръ, что нѣкоторые изъ юношей фыркнули. Въ правой рукѣ у него былъ пестрый платокъ и онъ все имъ помахивалъ, точно хотѣлъ кого хлес-нуть сзади.
— Гоголь-моголь!… послышалось въ толпѣ.
Каждый изъ профессоровъ, снявши пальто или шинель, съ помощью сторожа спеціально къ тому приставленнаго, подходилъ къ зеркальцу, висѣвшему въ простѣнкѣ между двумя окнами, и оправлялся; такъ что Телепневу открыто было каждый разъ все лицо профессора.
Явилось еще нѣсколько человѣкъ. Одинъ, съ широкимъ и плоскимъ лицемъ, держалъ въ рукахъ шляпу, точно тарелку, и пробирался по корридору вдоль стѣнки, спотыкаясь на каждомъ шагу, Другой коренастый, съ неизмѣримой спиной, съ острымъ носомъ и волосами въ кружало, безпрестанно поправлялъ очки и поминутно раскланивался. Тихо и еле шевелясь, прошелъ по корридору худенькій, черноволосый человѣчекъ лѣтъ тридцати пяти. Блѣдное, высохшее лицо смотрѣло немного страдательно. Въ большомъ, умномъ лбѣ, какъ угли горѣли глаза. На безцвѣтныхъ губахъ играла тихая улыбка. Вся фигура профессора говорила о трудовой кабинетной жизни; но въ ней было что-то изящное, тонкое, за-ставляющее каждаго задуматься надъ вопросомъ: что это за человѣкъ? Телепневъ замѣтилъ, что нѣсколько человѣкъ раскланялись съ нимъ очень низко. Его сопровождалъ по корридору почтительный шопотъ, и новопоступившимъ показывали на него товарищи. „Дмитрій Ивановичъ, Дмитрій Ивановичъ!“ слышалось со всѣхъ сторонъ. Телепневъ подумалъ, что вѣрно этотъ Дмитрій Ивановичъ какая-нибудь крупная личность, и странное чувство возбудила она въ немъ, Образъ этого человѣка точно сразу далъ ему осязать, что такое за вещь — наука. Онъ не зналъ, что она такое, но видѣлъ теперь, что вотъ какое выраженіе лицу, движеніямъ, всему образу даетъ эта вещь. И почему-то хотѣлось Телепневу вѣрить, что это дѣйствительно истинный ученый, отдавшійся тихой, святой, таинственной жизни. Вслѣдъ за Дмитріемъ Ивановичемъ, съ умерщвленной плотью, ввалился въ аудиторію ражій дѣтина, весь состоящій изъ плоти и крови. Круглая, большая голова съ широкимъ веснусчатымъ лицомъ плотно и безъ всякой шеи сидѣла на приподнятыхъ плечахъ, размѣра въ косую сажень. Синій вицмундиръ обтягивалъ его туловище такъ, что нельзя было нигдѣ ущипнуть. Толстыя ноги втиснуты были въ узкія свѣтло-сѣрыя брюки, по тогдашней модѣ. Дѣтина этотъ шелъ и поднималъ все плечи. На поклоны нѣкоторыхъ студентовъ онъ отвѣчалъ отрывисто и громко, съ семинарскимъ акцентомъ: „здравствуйте, господа!“
За европейскими профессорами появились оріентальные, надъ которыми Телепневъ уже не задумался, а только осматривалъ ихъ со всѣхъ сторонъ. Онъ глазамъ не вѣрилъ, когда мимо его прошелъ китаецъ, настоящій китаецъ, какихъ рисуютъ на чайныхъ ящикахъ въ юбочкѣ и въ китайскомч, шлыкѣ, съ кривыми ногами и сморщеннымъ какъ у обезьяны лицемъ. Китайцу никто не кланялся; онъ только щурилъ свои микроскопическіе глазки и покачивался на кривыхъ ногахъ. Явились и другіе сыны востока. Торжественно вошелч. въ корридоръ темно-коричневый старецъ съ лимоннымъ отливомъ. На головѣ его была чалма изъ пестрой шали. Сторожъ снялъ съ него синій халатъ, подъ которымъ очутился другой, зеленый. Телепневъ разсматривалъ его также, какъ и китайца: разглядѣлъ его мягкіе сапоги и какой-то ящичекъ, привѣшенный къ поясу. Впослѣдствіи оиъ узналъ, что это чернилица. „Арабъ, арабъ!“ послышалось въ группахъ новичковъ. Студенты съ восточными физіономіями кланялись этому сыну степей, и онъ величественно кивалъ имъ въ отвѣтъ.
За арабомъ слѣдовалъ персъ, должно быть, большой франтъ, съ яркимъ шелковымъ нагруднукомъ и щегольскими разрѣзными рукавами. Въ его костюмѣ было уже много европейскаго: шинель, которую онъ снялъ при входѣ, перчатки, сѣрые панталоны и сапоги. Передъ зеркаломъ онъ причесался, и Телепневъ слышалъ, что съ однимъ изъ студентовъ онъ заговорилъ по-русски, хоть и съ акцентомъ, но свободно. Телепневъ ожидалъ явленія еще какой-нибудь фигуры въ халатѣ или бараньей шапкѣ, но больше никто не показывался изъ сыновъ востока. Въ нѣкоторыя аудиторіи вошли профессора. Но масса студентовъ и новичковъ ходила по корридору и кого-то дожидалась. Телепневъ посмотрѣлъ на часы, было уже 32 минуты перваго. Изъ этого онъ заключилъ, что профессора имѣли обычай начинать лекцію получасомъ позднѣе звонка.
Наконецъ сторожъ, приставленный къ стеклянной двери, широко растворилъ ее и вошелъ тотъ профессоръ, котораго ждали. „Деканъ, деканъ!“ послышалось въ толпѣ, и всѣ почти бросились въ двери первой аудиторіи налѣво. Телепневъ смотрѣлъ на вошедшаго. Это былъ высокій человѣкъ съ жесткимъ, орухшимъ и рябоватымъ лицемъ. Облѣзлое тѣмя прикрывалось волосами, зачесанными на виски. Онъ немного горбился и, гладя свои волосы на вискахъ, какъ-то все отдувался и икалъ. Одѣтъ онъ былъ, какъ одѣваются старыя учителя гимназіи: во всемъ синемъ, довольно потертомъ, галстухъ съ пряжкой, манишка торчкомъ. Сторожъ снялъ съ него старомодную шинель коричневаго комлота, и онъ, взявши подъ мышку потасканный портфель, пошелъ по корридору. Вся фигура этого человѣка говорила о какой-то грубой силѣ, о чемъ-то дѣльномъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ учительствомъ отзывалась она. Деканъ пошелъ по корридору, а всѣ ожидавшіе его слушатели забрались въ аудиторію такъ, что площадка совсѣмъ опустѣла. Телепневъ подошелъ къ росписанію лекцій, висѣвшему на стѣнѣ подлѣ объявленія инспектора, и прочиталъ, что въ первой аудиторіи отъ двѣнадцати до часу — лекція русской исторіи ординарнаго профессора и декана юридическаго факультета Павла Алексѣевича Тихонова. Те-лепневу, какъ камералисту, нужно было слушать русскую исторію, и онъ повернулъ съ площадки въ первую полуоткрытую дверь.
VIII.
Аудиторія, куда вошелъ Телепневъ, представляла собой амфитеатръ, въ нѣсколько рядовъ лавокъ. Всѣ лавки были заняты слушателями. На первой скамейкѣ помѣщались второкурсники и самые рьяные изъ новичковъ. Телепневъ пробрался на самый верхъ, и оттуда смотрѣлъ на шумное сборище. на разнокалиберныя физіономіи слушателей, на черную доску, стоящую подлѣ кафедры, которая вовсе не была похожа на гимназическіе кафедры и представляла, собой довольно высокій' шкафЪ съ двумя ступеньками и кресломъ внутри. Юность и нѣкоторая необузданность
