зачем надо было Валентина Александровича вызывать, у меня к нему вопросов нет, а у вас?» Вопросов не было. Всё решилось за несколько минут. С одной стороны, очень приятно. А с другой, знаете, как обидно было, что меня телеграммой из училища вырвали из отпуска, мы с семьей у родственников в Ессентуках гостили. Я рванул в Киев, чтобы взять форму и уже в форме в Москву. А там оказалось, что моё присутствие не требовалось.
— Мда, Ессентуки, Киев, Москва, снова Ессентуки… И это для присутствия на одном заседании. Специально не придумаешь, — задумчиво произнес генерал и после небольшой паузы переключил внимание:
— Сергей Алексеевич, судя по тому, что вы полдня выполняли экскурсионную программу, значит ваши служебные вопросы разрешились быстро и успешно. Если это не гостайна, не поделитесь, в чем это наш Валентин Александрович провинился, что к нему проверяющих из Главного штаба ВМФ засылают? — Даниил Матвеевич с хитрым прищуром покосился на Чобитка.
— Поскольку Валентина Александровича упрекнуть не в чем, то не вижу никаких препятствий. Что ж, если вам интересно…
После этого Сергей Алексеевич кратко пересказал суть поступившей в Министерство обороны анонимки и в лицах беседу с Валентином Александровичем.
По завершении рассказа Даниил Матвеевич рассмеялся:
— Ну ты, Валентин, и даешь! «Покажите мою дачу». Юморист. Ой, не могу, держите меня семеро, со стула упаду!
Даниил Матвеевич с минуту весело смеялся, потом выражение его лица начало меняться, брови сдвинулись, смех затих, он уставился взглядом в стол, на лице застыло выражение печали и… брезгливости, что ли?
— Даниил Матвеевич, с вами всё в порядке?
Генерал ответил не сразу, он продолжал таращиться в стол, после чего негромко произнёс:
— Ха-ха-ха… — четко, с расстановкой выговорил он. — Это в самом деле было бы смешно, если бы не было так грустно… Ведь какая-то мразь эту анонимку написала! Зачем?! Что этой мрази не хватает в жизни?.. Вы же помните двадцатый съезд, где Никитка изобличал культ личности? Конечно, легко было спихнуть всё на одного Сталина, мол он злой кровожадный гений, а мы все такие белые и пушистые… А доносы Сталин писал? А на допросах он своих знакомых японскими и польскими шпионами называл? Приходилось мне по службе сталкиваться с такими… с такими… Если захотите, расскажу я вам историю, как свела меня судьба с одним таким, наверное, известным вам персонажем.
А пока про японских шпионов… Во времена, когда мы порядок на западной Украине наводили, был у меня начальник майор госбезопасности. Заслуженный мужик. Полвойны в партизанском отряде руководил диверсионной группой и заодно немецких провокаторов успешно выявлял, оттого их отряд и пережил несколько карательных операций. Он в тридцать седьмом в Сибири служил. Попал к нему на допрос один подозреваемый в сотрудничестве с японцами… Ну, майор, он тогда сержантом госбезопасности был, и спрашивает: «Вас, гражданин японский шпион, сразу расстрелять или будете рассказывать?» Этот «японский шпион», недолго думая, сразу и начал колоться. Сдал своих «подельников» в шпионской деятельности, человек десять назвал. Взяли тех, и те колоться начали, тоже как соловьи запели, тоже куча фамилий. В общем, целая шпионская сеть была выявлена. Человек сорок. Несколько человек из них ни в чем не сознались, этих в лагеря отправили, а остальных — в расход, а что с ними, с предателями, еще делать? Офицерам, раскрывшим шпионскую сеть, награды и повышения…
Когда Берия в тридцать девятом с ежовщиной начал разбираться, стали и это дело пересматривать. А там, оказывается, кроме противоречащих друг другу оговоров и самооговоров и нет ничего. Провели новое следствие, выявилось, что всё это фигня на постном масле. Тех, которые не сознались и сидели в лагере, выпустили, расстрелянных реабилитировали. Посмертно. А этого сержанта, в числе прочих следователей НКВД, самих к расстрелу приговорили, но, повезло, заменили на пятнадцать лет. Ну, а во время войны он написал рапорт и отправился на фронт искупить кровью. Учли, что он не враг советской власти, а просто по неопытности, будучи молодым оперативным работником, так сказать «перестарался».
Это я к чему рассказывал?.. А, вот, вспомнил. С одной стороны, да, вроде бы невиновные люди пострадали. А с другой. Ну ладно, ну со страху и перепугу ты оговорил себя — это ещё можно понять. Но, ты же вместе с собой оговариваешь и топишь других!
Да, они не шпионы, да расстрел не заслужили. Но ведь оговорили себя, смертельно опасную клевету несли про других. А ведь этих, других, потом тоже расстреляли!.. Расстреляли! Почему? Потому что ты, тварь дрожащая, своим длинным языком их убила! Ведь те, которые не сознались, они же выжили. Я, поначалу, когда узнал эту историю… — нам, молодым, её рассказывали как поучительную — одно время сопереживал: «Как же так, невинные люди, были расстреляны из-за ошибки следствия…» А потом встретился с одним известным персонажем… И, знаете, с тех пор уверен: не было среди этих расстрелянных невиновных. Ты, тварь, оговорил себя, оговорил других, приговорив их к смерти своим языком. Значит, виновен! Хоть и не шпион.
Даниил Матвеевич замолчал, откинулся на спинку стула. Выныривая из воспоминаний, отсутствующим взглядом осмотрел зал ресторана. Через несколько секунд его напряженное лицо расслабилось, взгляд стал осмысленным, он посмотрел на собеседников.
— Вот такая петрушка, — снова заговорил он. — Извините, товарищи офицеры, увлёкся. Ненавижу. Клеветник хуже фашиста!
— Данила Матвеевич, а что за известный персонаж? — после наступившей паузы спросил Валентин Александрович.
— Персонаж. Какой персонаж?
— Вы сказали, что как-то встретились с таким известным, после чего считаете, что клеветник хуже фашиста.
— А! Да. Ты такого писателя Солженицына читал?
— Гм… Фамилию слышал. Ага, вспомнил! В «Новом Мире» рассказ помню был, вот название вылетело из головы…
— Это, скорее всего, повесть «Один день Ивана Денисовича». И как впечатления?
— Точно! Оно. Как писателя я его из своего списка тогда вычеркнул. Язык зубодробительный, читать тяжело. Сюжет невнятный. Что и зачем сказать хотел? Да ещё какая-то нездоровая антисоветчина. Непонятно, зачем эту дрянь печатали.
— Оценку разделяю. Я бы сказал примерно так же и менее культурно, но моё мнение было бы предвзятым… Свела меня как-то судьба с этим деятелем. Он же во время войны был на фронте, офицером, не совсем на передовой, но всё же боевые награды имел. А тут, понимаете ли, война к концу близится, а жить-то хочется. Вот наш Александр Исаевич — а на самом деле Исаакович — и начал думать, как же ему с фронта пораньше слинять, чтобы его случайно не убило… Он и придумал слать письма знакомым, даже случайным, где нёс всякую околесицу про Сталина, планировал
