Георгий Смирнов
Суккуб
Часы в комнате пробили три. Самуэль отодвинул чашку с опостылевшим ему кофе и потянулся за сигаретой. Он не спал уже третью ночь. Впрочем, курить ему тоже не хотелось. Каждая ночь состояла у него из нескончаемой череды чашек ненавистного растворимого кофе и пачки крепких дешевых сигарет. Голова раскалывалась от табачного дыма, а от противной черной жижи сводило живот. Невыносимо хотелось спать… Самуэль с трудом поднял голову и окинул кухню тяжелым бессмысленным взглядом. Тускло блеснули в неровном электрическом свете покрасневшие от недосыпа глаза. Дрожащей рукой он выудил из пачки сигарету и с отвращением закурил. Очень хотелось спать, но… Заваленная окурками пепельница попалась ему на глаза, жгучий ком подкатил к горлу. Самуэль тяжело поднялся и побрел к раковине. Открыв холодную воду, он окунул лицо под освежающую струю, но это уже не помогало. Может, лучше было бы перейти в спальню? Нет, нет, куда угодно, но только не туда. Стоит только ему на секунду прилечь, как он тут же уснет. Нельзя, ни в коем случае нельзя! По этой же причине отпадала и гостиная, а как было бы сладко растянуться на кушетке для гостей! Оставался коридор, и Самуэль, запахнув поплотнее халат, шаркающей походкой побрел туда. Столбик пепла от сигареты упал на дорогой паркет, но он этого не заметил. О, господи, как же хочется спать! Просто невыносимо хочется спать! Вдруг Самуэль вздрогнул и остановился. Там, на кухне, у него за спиной кажется кто-то есть! «Нет, видимо послышалось… Не может быть… Я же не сплю! Нет!!!» — он резко развернулся и, покачнувшись, схватился рукой за стену. Кухня была пуста. Он вернулся обратно, сел на стул и, уронив голову на руки, заплакал.
*****
Все началось дождливым осенним вечером, когда веселый, раскрасневшийся Самуэль вернулся домой с какой-то вечеринки. Что же они тогда отмечали? Похоже, был канун Дня Всех Святых, и они с коллегами по работе сидели в пабе почти до самого закрытия, празднуя приближение ночи Хэллоуина. Да-да, точно! Тогда этот придурок Джимми завалился на вечеринку в кошмарной маске из пластмассы, изображая из себя не то Дракулу, не то Франкенштейна. То-то они с ребятами позабавились тогда, когда эта длиннющая оглобля развалилась на полу в своем дурацком маскарадном костюме, перебрав темного «Гиннеса». Дальнейшее было как в тумане. Он с кем-то целовался, обнимался, потом они вроде бы пытались спеть какую-то песню, и их выставили из пивной. По дороге он кого-то провожал… или нет? Ну это в принципе и не важно, главное домой он добрался сам… возможно, на такси.
Проснулся он внезапно, среди ночи. Голова была на удивление ясной, хмель как рукой сняло. Мягкий свет непогашенного торшера, стоящего в углу, выхватывал из темноты привычные очертания знакомых предметов. Журнальный столик с лежащей на нем недочитанной утренней газетой перемигивался стеклянными бликами с книжным шкафом у окна. На стене напротив черным пятном выступали старинные часы с боем. Знакомые удивлялись, зачем он хранит эту рухлядь, даже в купленной им недавно квартире в престижном районе, обставленной по последнему слову европейской моды он все равно нашел им место. Но Самуэль любил этот старинный выцветший циферблат с неразличимыми уже цифрами, деревянный лакированный корпус, покрытый сетью трещин и царапин, и… бой. Больше всего ему нравился их бой, густой, долгий, тягучий. Ему казалось, что даже с окончанием последнего удара звук не умирал. Он долго еще гулял по квартире из комнаты в комнату, отражался от стен, выплывал на балкон и возвращался обратно затихая, становясь все тише, тише… И когда, казалось, звон становился настолько тонким, неуловимым, словно легчайшее дыхание ночного июльского ветерка, когда он поднимался на предельную высоту слышимости и должен был затихнуть, часы били вновь. Четверть. Полчаса. Час. Самуэль настолько привык к их бою, что уже не замечал его. Но убери их из его дома, он сразу бы это заметил. Ибо тогда в доме осталась бы только тишина. Пустая. Мертвая.
Часы стояли. Он понял это сразу, не видя еще положения стрелок, не имея даже представления о том, который сейчас час. Часы молчали. Этого было достаточно. По-видимому, именно это его и разбудило. «Что значит сила привычки! — подумал он. — Нормальным людям бой мешает спать, а я, наоборот, просыпаюсь от его отсутствия! Жаль, придется искать мастерскую, где способны еще починить такие часы… Да и стоить это будет недешево.» Самуэль сел на кушетке, потянулся и с удивлением обнаружил, что он в костюме. «Надо же так надраться, уснуть, в чем пришел! Аккуратнее надо пить, аккуратнее!» Его «Роллексы» на руке показывали три ночи. «А не промочить ли нам чем-нибудь горло?» — отсутствие последствий его вчерашних излияний приятно удивляли и настраивали на игривый лад. Он поднялся, и его ноги по щиколотку утонули в теплом ворсистом ковре. Довольно зажмурившись, Самуэль пересек комнату и вышел в коридор. Сделав пару шагов в сторону кухни он остановился так резко, будто налетел на невидимую стену. По телу побежали мурашки, ноги обмякли и потяжелели. Комнатная дверь за его спиной закрылась с неожиданно резким хлопком. Он вздрогнул и коснулся дрожащей рукой лба. Из-за поворота коридора, оттуда, где находилась его, ЕГО кухня, лился неровный, дрожащий свет. Похожие причудливые тени на стенах дает огонек одинокой свечи. Которую он точно не зажигал. А это значит, что там, на кухне, КТО-ТО БЫЛ!
Самуэль попытался взять себя в руки, и, не обращая внимания на неприятный шум в ушах, на отзвук глухих, тяжелых ударов его дрожащего от нервного напряжения сердца мучительно вспоминал, а не привел ли он с собой кого-нибудь? Мало ли чего не взбредет в пьяную голову? Каких только «товарищей» себе не найдешь, но пригласить в дом… Такого за ним никогда не водилось. Пошарив рукой около темной стены, он нащупал какую-то гладкую рукоять, и, покрепче ухватив неизвестный предмет, выставив его перед собой, резким движением выскочил за угол на кухню, нырнул, как в омут, с головой.
Огонек зажженной свечи больно резанул его по глазам. Самуэль зажмурился, неожиданно испытав незнакомое ему доселе чувство собственной беззащитности. В следующие мгновения зрение его восстановилось, и он увидел… На столе, покрытом белой накрахмаленной скатертью, стоял старинный подсвечник о семи свечах, горела из которых, однако, только одна. Как он попал на кухню из кладовки, где валялся до этого в куче рухляди, доставшейся от
