Марина Маслова
Мальтийский крест
1
Я сама выбрала себе эту головную боль. Когда я разводилась с мужем, он сказал мне: «Ты еще пожалеешь!» Мой муж привык, что ничто само не уходит у него из рук: ни выгодный контракт, ни деньги, ни собственная непокорная жена. Но моему терпению пришел конец. Я собрала чемодан, оставив в шкафу лисью шубу, новое итальянское кожаное пальто и французские костюмы — пригодятся другой дурочке, соблазненной новым русским преуспеянием. Мне же надоело сидеть дома нарядной куклой, пока муж делал деньги любыми способами, как праведными, так и не очень. Меня он бешено ревновал и запрещал заниматься чем-нибудь, дающим интерес в жизни. Почти ежевечерние попойки с деловыми партнерами я не выносила и старалась уклониться под любым предлогом. Когда я поняла, что сыта этим по горло, я вернулась к родителям в тесноту крохотной квартирки. Скоро выяснилось, что мои сестры, которых мне пришлось потеснить, недовольны тем, как я распорядилась щедротами судьбы. Нужно было искать выход из положения, которое я сама себе создала.
Моя однокурсница, которая в отличие от меня не смогла удачно выскочить замуж и закончила педагогический институт, ныне гордо именуемый Университетом, дала мне бесплатный совет, каким уже довольно удачно воспользовалась сама. Она окончила курсы гувернеров и теперь воспитывала внука крупного промышленника. Мне сам бог этим велел заниматься, я-то ведь закончила четыре курса факультета иностранных языков до того, как сделала самую большую глупость в своей жизни. Курсы отшлифовали мое воспитание. Я теперь, не задумываясь, пользовалась столовыми приборами банкетной сервировки, могла вести светскую беседу и принимать гостей по всем правилам этикета и, конечно, воспитывать ребенка по европейской или американской системе и в любой религиозной традиции: православной, католической, протестантской и даже ознакомилась с основами мусульманства. Я записалась в агентстве гувернеров и с радостью дала согласие при возможности поехать работать в Москву. Оказалось, что москвичи ввели моду выписывать своим чадам гувернеров из Петербурга, это так изысканно — приобщится к петербургской культуре за весьма умеренную плату. Через несколько месяцев ожидания мне сообщили, что поступил запрос и я, кажется, подхожу. Это было как нельзя кстати, деньги мои подошли к концу, отец иногда устраивал мне переводы, но я практически сидела на шее у родителей. Я собрала чемодан с небогатым теперь гардеробом и отправилась в новую жизнь, где мне придется самой зарабатывать на кусок хлеба.
Москва встретила меня мокрым снегом, под ногами он таял, превращаясь в грязь. Москву я плохо знаю и с трудом нашла нужный мне дом на Фрунзенской набережной. Когда я туда дотащилась, вид у меня был, словно у мокрой курицы. Меня впустили в квартиру и сообщили, что хозяйку придется ждать до обеда, я могу оставить вещи и погулять. Ошеломленная приемом, я безропотно вышла на улицу, не зная, где провести оставшиеся три часа. Я выбрала чисто женское и мудрое решение, зайдя в парикмахерскую. Это существенно уменьшило мои жалкие сбережения, но я сделала укладку и после этого стала выглядеть намного уверенней, чем чувствовала себя. К первому знакомству я отнеслась очень серьезно и представляла все это себе, как первый просмотр молодой актрисы в театре: я должна доказать, что достойна, способна и даже талантлива. Наконец подошло время идти. У двери я вздохнула поглубже и позвонила. Открыла мне дверь та же женщина, что и утром, но сейчас она приветливо пригласила зайти, меня ждали. Я разделась, поправила блузку, составлявшую, по моей мысли, форму со строгой черной юбкой, и вошла в большую комнату-кабинет, где меня ждали хозяева, отец и мать пятилетней девочки, которую я должна была воспитывать. Я уже поняла, что семья очень богата: квартира в роскошном сталинском доме, домработница, открывшая мне дверь — все говорило само за себя. Как я была тогда наивна со своими провинциальными представлениями о богатстве. Я считала богатым своего бывшего мужа, потому что он купил мне посудомоечную машину, одел в дорогие тряпки, сам ездил на «БМВ» и в прошлом году мы отдыхали на Средиземном море, в Турции. Но здесь был совсем другой класс. Дама, которая сидела в кресле у стола, была действительно дамой, холеной, моложавой и очень деловой. Ее муж с седеющими висками выглядел очень импозантно в костюме от Кардена. (А может и не от Кардена? Но выглядел он так.) Дама, милостиво улыбаясь, попросила рекомендацию агентства и предложила рассказать о себе. Тот факт, что я из профессорской семьи, произвел благоприятное впечатление, то, что я разведена, как ни странно — тоже. Видимо они решили, что раз обжегшись, я не буду некоторое время стремиться к новым разочарованиям. То, что я не красива, но опрятна (и отлично причесана!) тоже понравилось. Задав еще несколько вопросов об образовании, вкусах и иностранных языках (Ах, и французский тоже!..) мне было позволено познакомиться с будущей воспитанницей. Вошедшая девочка оказалась некрасивой, неловкой и очень милой в своем застенчивом любопытстве. Ее звали Соней. Хозяйка дома, Татьяна Андреевна, предложила мне быстро помыть с Соней руки и идти в столовую, обедать я буду со всей семьей, чтобы следить за девочкой. Вечером меня отвезут в комнату, что сняли мне на окраине для жилья. Столовая сверкала зеркалами, посудой в горках, большим полированным столом, в столешнице отражалась люстра. Накрыто было пять приборов. Мы с Соней уселись рядом и тут вбежал еще один член семьи, который на первый взгляд мне понравился, но потом изрядно попортил мне крови и сыграл свою роль в дальнейших событиях. Это был подросток лет четырнадцати-пятнадцати с открытым взглядом и очаровательной улыбкой. С этой же улыбкой он в дальнейшем устраивал мне гадости.
— Гувернантка! — с непонятной интонацией сказал он, — Это интересно! И как же я ее должен называть?
— Екатериной Ивановной, Алик, — сказал отец и строго посмотрел на него, — Я советую тебе, кстати, воспользоваться возможностью совершенствовать свой английский и начать изучать французский.
— Меня можно звать всем Катериной, так будет проще, — поспешила вставить я и услышав, как громко фыркнул Алик, добавила: — Это не так напоминает школу, не так официально.
— Я совершенствую свой английский в Лондоне, ведь я опять поеду туда на каникулах?
Я сразу обратила внимание на интонацию: смесь высокомерия (для меня) и заискивания (с родителями). У мальчика трудности, интересно, это просто переходный возраст, или отношения в семье таковы, что он чувствует себя неуверенным? Мне предстоит еще
