— Нет. Посуди сама. Я знала, что существует некий искусствовед по фамилии Бардин, и занимается он исключительно Веласкесом. Когда шла к нему, думала, встречу интеллигентного бесхитростного старичка, который только рад будет поделиться с заинтересованным лицом накопленными знаниями. А кого я встретила? Молодого матерого мужика, которому палец в рот не клади — откусит! Такой без всякой причины делиться информацией не станет. Как думаешь, что бы он мне рассказал?
— Историю создания картины.
— Точно! А потом бы добавил, что следы ее утеряны, и выпроводил меня вон. Заготовленная легенда сыграла в ящик, а мне его разговорить нужно было. Чувствовалось, в нем что-то такое… потаенное. А вот когда я сказала, что ищу картину, да еще заказчик чудит и скрывается, тут он заволновался. Тут уже ему самому со мной пообщаться захотелось. Недаром во дворе телефончик клянчил и влюбленным прикидывался.
— Скажешь, и про архив не по дури растрепала?
— Нет, конечно, — удивилась я. — Я же ничем не рисковала. Ну рассказала про внучку, деда с архивом, и что с того? Ему-то какая с того польза? Та часть бумаг, где говорилось об изъятии картины, уже находилась у меня. Не думаешь же ты, что ее два раза у разных семей изымали? И потом… не все же до донышка я ему выкладывала. Кое-что и себе оставляла!
— А польза от этой откровенности какая?
— Дарья, он крючок заглотнул. Теперь настала его очередь интерес к себе подогревать, чтобы контакт со мной не потерять. А это можно было сделать только одним способом: информацией делиться.
— Но ты пустила его по своему следу!
— И что? Я всегда была на шаг впереди. Я первой получала информацию, а он приходил вторым и, возможно, ничего не получал. Подумай сама: почти все, с кем я говорила, были женщинами. Причем уже далеко не молодыми, а значит, умудренными опытом. Мне их еще как-то удавалось разговорить, хотя, возможно, потом они все об этом жалели. А если сразу после меня Бардин являлся? Стали бы они снова что-то рассказывать ему, такому-то качку? Нет! Подозрительно все это выглядело.
— Выходит, Бардин тебе нравился, а ты его все равно за нос водила?
Я пожала плечами:
— Работа такая.
С этими словами я выскочила из машины и заспешила к подъезду.
Мне очень не хотелось нажимать кнопку звонка, но я сделала над собой усилие, и в следующую минуту он залился уже знакомой трелью. Подождав немного, собралась позвонить еще раз, но за дверью раздались торопливые шаги, и в проеме передо мной возник сияющий любезностью Виктор Петрович. По тому, как переменилось его лицо, и погасла приветливая улыбка, стало ясно, что ждал он не меня и появлению моему не рад. Я, собственно, тоже не особо рада была этой встрече, поэтому можно было считать, что мы квиты.
— Вы? — только и смог он выдавить из себя, пребывая в полной растерянности.
— Я пришла за своим имуществом, — без обиняков сообщила я, считая, что после нашей последней встречи вполне могу обойтись без реверансов.
Даже в полумраке прихожей было видно, как Бардин покраснел.
— Ах… Ну да… Конечно же… — невнятно забормотал он, отводя глаза.
Что он там высматривал, было неясно, но я стояла спокойно и терпеливо ждала, когда же наконец этот любитель старинной живописи придет в себя и пригласит меня войти. Ждать пришлось долго, что было вполне понятно: визита он не ожидал, и пережить мое появление ему было не просто. Наконец Бардин взял себя в руки и через силу произнес:
— Прошу.
Приглашение прозвучало холодно. В нем отсутствовал даже слабый намек на приветливость, и это, признаться, огорчало. В конце концов, не я его обворовала, а он меня. Хотя претензий у меня к нему не было (не мне клеймить других, коли сама, случалось, грешила), однако, как ни крути, Бардин был передо мной в долгу, и хотя бы из вежливости ему следовало изобразить доброжелательность. А он между тем совершенно не скрывал своей обиды на меня.
«Не умеет проигрывать», — с сожалением заключила я, теряя к нему последние капли интереса.
Честное слово, если бы не дело, повернулась бы спиной к этому слабаку и в ту же минуту забыла бы о его существовании. Желание так и поступить было огромным, но я решительно шагнула через порог, потому что то, ради чего я явилась, было важнее всех моих чувств и эмоций, вместе взятых.
Двигаясь по пятам за хозяином вглубь квартиры, я опять поразилась царившей в ней мертвой тишине.
«Нет, все-таки он живет один», — подумала я, и в тот же момент одна из выходящих в коридор дверей неожиданно приоткрылась. В образовавшуюся щель высунулась заспанная физиономия молоденькой девушки в легкомысленном домашнем халатике.
— Я слышала звонок… — только и успела она сказать, как Бардин грубо шикнул на нее:
— Закрой дверь. Это ко мне.
Голова девушки молниеносно скрылась, а Бардин смущенно покосился на меня.
— Ваша дочь? — невинно поинтересовалась я, с удовольствием наблюдая, как он меняется в лице.
— Жена.
Эта миленькая сценка, невольным свидетелем которой я стала, бесповоротно поставила точку в моем отношении к непревзойденному знатоку Веласкеса. Что касается самого Бардина, то настроение у него было окончательно испорчено, и в результате меня не то что чаем не стали угощать, мне даже присесть не предложили. Не успели мы войти в кабинет, как Бардин тут же полез в шкаф, извлек из его недр мой футляр и как ни в чем не бывало пробормотал:
— Извольте получить.
Пока я со всех сторон придирчиво осматривала свою собственность, Бардин глядеть на меня избегал, косил глазами в сторону и явно томился. По всему было видно, ему очень хотелось, чтобы я прихватила возвращенное мне имущество и без промедления исчезла. В мои планы, однако, столь быстрое расставание не входило, поэтому я водрузила футляр на стол и сварливо поинтересовалась:
— Надеюсь, все цело?
Заслышав мой голос, Бардин нервно вздрогнул и усилием воли заставил себя посмотреть мне в лицо.
— В каком смысле? — слегка севшим голосом проскрипел он.
— В широком, — язвительно ухмыльнулась я в ответ.
Бардин деликатно кашлянул, прочищая горло, и с видом оскорбленной добродетели заявил:
— Что касается кофра, то с ним все в абсолютном порядке. Я был предельно аккуратен. А если речь идет о картине, так вам доподлинно известно, что ее там не было.
— Как это не было? — грозно нахмурилась я. — Вы сперли у меня футляр с картиной внутри! И не нужно отпираться!
При слове «сперли» Бардин страдальчески поморщился. Оно было явно не из его лексикона и, как я и рассчитывала, больно резануло рафинированный слух любителя прекрасного.
— Да-да! И не нужно гримасничать! Именно так это и называется! Вы мое имущество сперли! — зловредно повторила я, с удовольствие смакуя так покоробившее Бардина словечко.
