карту, и оба уткнулись в нее… Только она, немая пифия, могла: подсказать, как идти, куда свернуть… Где путь к спасению, к выходу из ада…
– Полагаю, что надо ехать в объезд Слонима, а Зельвянку форсировать намного севернее Зельвы, – предложил Карбышев.
– Наверное, вы правы…
* * *
Агнешка ехала на санитарной повозке вместе с обозом кавалерийского полка, в котором служил Сергей Евсеенко, ее МИМ. Она сидела рядом с ездовым – немолодым дядькой с трехсуточной щетиной, а за их спинами стонали и бредили те, кто пострадал в атаках под Кузницей. Слава Богу, Сергея среди них не было. Сергея она увидела в Волковыске. Мимо санитарного обоза проходил эскадрон, и она увидела его в седле. Крикнула и помахала ему. И он услышал и тоже взмахнул рукой. Сорвал с себя пилотку и бросил ей.
И первая мысль была: «Зачем? На память? Как последний привет?!.. Увидимся ли еще когда-нибудь?!» И она стала молиться, сложив ладони лодочкой… А потом долго нюхала пилотку. Она пахла Сергеем. Агнешка надела ее на себя. Кто же знал, что эта пилотка сыграет потом роковую роль?!
Стихотворные строчки рождались сами собой…
Во след любимому смотреть, Не в силах сделать ничего… Меж нами жизни ровно треть И даже более того. Затих копыт тревожный стук, Теперь лишь памятью живу. И счастье падает из рук На свежесмятую траву.
Полк Сергея шел в Зельву, и санитарный обоз с Агнешкой тянулся следом. Тяжелораненых оставили в Волковыском госпитале. Ходячие – на костылях и на своих двоих – стояли на обочине и умоляли забрать их с собой. Ясно было всем, через считанные часы сюда войдут немцы. Но машины проскакивали мимо. Никто даже не притормозил – боялись потерять лишнюю минуту. Отчаяние нарастало. Тогда раненые, взявшись за руки, перегородили шоссе. К ним приближалась трехтонка. Сердце у Агнешки замерло – неужели не затормозит? Водитель отчаянно сигналил: «Прочь с дороги!». Но раненые стояли, крепко сцепив руки.
Удар!
Треск костылей и костей. Крики. Тела разлетились в стороны, люди корчились на мостовой… Грузовик, не снижая скорости, помчался дальше.
– Сволочь! – потряс ему вслед кнутом ездовой. – Чтоб тебя распундырило, падла!
Агнешка спрятала лицо в ладони. О, Волковыск! Таких трагедий ты не знал…
Всю дорогу до самой Зельвы перед ее глазами стояла эта страшная картина. А ездовой изобретал страшные мучения для шофера-убийцы. Чтобы забыть этот ужас, Агнешка переключилась на стихосложение.
Забыть, уснуть и умереть, Я не хочу и не могу. Меж нами жизни ровно треть, Не пожелаешь и врагу…
При въезде в Зельву их колонну атаковали немецкие самолеты. Невзирая на красные кресты на крышах тента, они сбросили серию бомб. Это произошло так быстро, что ни ездовой, ни Агнешка не успели соскочить с облучка. Слепая яростная сила вышвырнула их в обочину. Ездовой со сломанным хребтом жадно хватал воздух, извивался, кричал благим матом. Но Агнешка ничего не слышала. Она стояла на коленях и ее рвало. Только тут до нее дошло, что это – война, а не игра в шевалье и его маркитантку…
От контузии, от тяжелого сотрясения мозга она лишилась слуха и речи. Вместе с покалеченным ездовым ее отнесли в ближайшую хату и уложили в сенях на чистые дерюги. Хозяйка хаты голосила:
– Ой, боженька, родненький! Как же люди страдают!
Она побежала за доктором, который жил в соседнем доме с узким палисадником, где розовели высокие мальвы и «царские свечи». Все знали – тут живет доктор Янкель Хацкилевич, который работает в городской больнице за Храмовой горой. Все привыкли, что каждое утро ровно в семь он выезжал на работу на велосипеде с неизменным черным чемданчиком на багажнике и возвращался очень поздно. Янкель встретил переполошенную соседку удручающим ответом:
– Мария, я, конечно, доктор, но не врач.
– Как так может быть?
– Я – доктор для покойников. Я – патологоанатом.
– Но все равно же вы медик! Там люди умирают! Помогите им хоть чем-то! С одного уже столько кровищи натекло, я аж тазик подставила.
– Я боюсь крови, у меня голова кружится при виде крови. Потому и пошел покойников вскрывать.
– Доктор, я умоляю! Может их в больницу можно положить?
– Больница закрылась, как началась война. Ее сразу же расстащили. Там сейчас какой-то военный госпиталь. Вы к военным обратитесь. Это же их пациенты.
– Пока буду бегать, они помрут! Идемте, Янкель Рувимович, там такая дама красивая лежит…
– Ну, хорошо. Идемте. Только толку от меня мало будет.
Мария почти за руку отвела доктора к себе. Ездовой уже не дышал.
– Ну вот, памёр… – огорчилась она.
– Вот теперь это мой клиент! – чуть ли не обрадовался Хацкилевич. – Вы только тазик с кровью унесите.
Мария вынесла тазик, вылила его под яблоню, и побежала за батюшкой, который тоже жил на их Ружанской улице. Пусть отпоет.
Хацкилевич внимательно осмотрел Агнешу. Из ее ушей стекали тоненькие струйки крови. Он вытер их ваткой.
– Вы меня слышите? Женщина, вы меня слышите? Как вас зовут?
Женщина его не слышала, но, слава Богу, глубоко дышала. Он приложил ухо к ее груди, и тут же брезгливо отстранился – грудь была залита «рвотными массами». Тогда он снял с нее кофточку и лифчик, налил в чашку теплой
