будут стрелять в народ, он бы давно расстрелял весь Урал, включая свою мать и сестру! В том-то и дело, что у Стрижа и есть армия и нет. Половина разбежалась, а остальные… Где гарантии, что, выйдя из казарм, офицеры и солдаты этого резерва тоже не начнут брататься с восставшими? Не забудь, что в армии тысячи офицеров, которые обязаны своей карьерой мне! Мне, а не Стрижу и Митрохину! Это я выгнал из армии всех брежневских старперов, а молодым освободил места! Даже если половина из них — скоты и не помнят этого, то вторая половина помнит! И они шатаются, они могут пойти с народом против Стрижа! Но если начать войну с Китаем, то все — верные и неверные, преданные и диссиденты — все пойдут спасать Россию под руководством Стрижа и Митрохина! А тут как раз такой прекрасный случай — евреи у китайской границы! Вечно эти евреи!..
Раиса смотрела на мужа в изумлении. Такого длинного монолога она не слышала уже больше года. Но Господи — что он говорит?
Война с Китаем! Через час!
— Миша, ты в своем уме? — спросила она тихо.
— Я-то в своем уме… — шмыгнул простуженным носом Горбачев, вяло и трудно встал с кресла и прошаркал валенками к камину, подбросил в огонь два последних березовых полена. — А вот Стриж и Митрохин — безумцы! Просрут Россию и миллионы поубивают, лишь бы остаться у власти… — он подошел к замерзшему окну и громко застучал в покрытое инеем стекло. Обычно на этот стук приходил из караульной сторожки один из узбеков-охранников, спрашивал «чыво надо?», и Горбачев или Раиса просили солдата внести с улицы дрова.
— Не стучи, их там нет… — сказала Раиса.
— Кого нет? — спросил, недоумевая, Горбачев.
— Солдат. Они еще днем сбежали все…
— Куда сбежали??
— Куда! Куда! Куда все солдаты сейчас сбегают — по домам. Они ж не такие умные, как ты! Откуда они могли знать, что будет война с Китаем?
Горбачев замер у окна, осмысливая ее слова. Еще несколько минут назад все, что он слышал о восстании на Урале, о дезертирстве солдат из армии и даже вся эта речь Стрижа по телевидению казались ему происходящими где-то в ином пространстве, не имеющем отношения к их нынешней жизни. Он так свыкся со своей изоляцией от мира, что и сам изолировал от себя этот мир. И даже то, что охранники этой дачи такие же солдаты, как тысячи тех, кто бегут в эти дни из армии, — эта простая мысль не приходила почему-то ему в голову.
— А… почему… ты… мне не сказала?
— Что?
— Что они сбежали…
— А зачем? Ты пойдешь их догонять? — насмешливо сказала Раиса. — Или мы пешком пойдем в Москву?.. — тут она осеклась, потому что Горбачева уже не было в комнате — он вдруг бегом выскочил во двор, даже не закрыв за собой дверь. Вечерняя поземка тут же стала задувать в комнату снегом, пламя в камине заметалось, Раиса подошла к двери и замерла на пороге, в изумлении и даже с ужасом наблюдая за стремительной трансформацией мужа. Он, этот лысый старик, еще три дня назад не встававший с кровати от слабости, уже бежал к дому со стороны пустой сторожки охраны и на глазах у Раисы, буквально, в считанные секунды, которые занял у него этот пробег, он из ветхого, шаркающего, согнутого старика превращался в крепкого, прямого мужчину шестидесяти с чем-то лет — с широко развернутыми плечами, выпяченной вперед грудью, ликующим лицом и словно сияющей от вдохновления лысиной.
Раиса не могла поверить своим глазам: он враз сбросил с себя не шестнадцать месяцев, а шестнадцать лет!
А Горбачев уже взбежал на крыльцо, подхватил Раису на руки и убрал со своего пути, переставил в сторону, и вбежал в дом, и стал торопливо одеваться — пальто, шапку…
— Куда ты?
— Быстрей! Быстрей! Одевайся!
— Куда?!
— Туда! Туда! Не знаю! Мы пойдем по дороге! Мы найдем людей! — говорил он совсем так, как персонажи Чехова в «Вишневом саде» — мистически, как лунатик.
— Ты с ума сошел! Там ночь, метель! — она заступила ему дорогу. — Я тебя никуда не пущу!
Он снова поднял ее и попробовал переставить в сторону, как переставляют вещь, мешающую пройти. Но Раиса крепкими, привыкшими к вязке руками ухватила его за пальто.
— Идиот! Куда ты пойдешь?! В Москву? Они же тебя убьют!
— Не в Москву, а в Свердловск! Как ты не понимаешь, дура! Сейчас в мире есть только один человек, который может остановить войну с Китаем и спасти Россию! И этот человек — я! Мне только нужно добраться до ближайшего телефона! До аэродрома! Ты понимаешь? Эти охранники, уходя, отрезали в будке телефон! Но именно потому сюда в любую минуту могут примчаться гэбэшники! Все! Пусти! Мне некогда! — он оттолкнул ее так резко, что она упала. Но он даже не подумал поднять ее. Он просто спрыгнул с крыльца и почти побежал прочь — в метель, к открытым воротам, освещенным раскачивающимся фонарем.
…Через десять минут, когда она догнала его на пустой и темной зимней дороге, они услышали в задраенном тучами небе низкий рев вертолета. Мигая сигнальными огнями, вертолет летел в сторону дачи. Горбачев резко столкнул Раису с лесной дороги под ветки деревьев и сам упал рядом с ней в сугроб.
— Ты псих! Идиот! Сволочь! — плакала Раиса, лежа в снегу. — Наполеон сраный!..
Он проводил взглядом удаляющиеся по направлению к даче огни вертолета, резко поднялся, дернул жену за руку:
— Пошли! Бежим! Тут аэродром рядом! Ты слышишь?!
Действительно слева, за деревьями был слышен дальний шум реактивных двигателей. Раиса вскочила и поспешила за мужем не столько в силу преданности ему, сколько от страха остаться одной в этом глухом лесу. А он, Горбачев, уже не выходя на дорогу, шагал прямо на шум аэродрома — по сугробам, через завалы какого-то лесного сушняка. Падал, вставал и снова шел. Раиса, вспотев, с трудом поспевала за ним, стараясь ставить свои валенки в глубокие следы мужа.
Но тут у них за спиной снова послышался вертолетный гул. Теперь вертолет на бреющем полете шел от дачи вдоль лесной дороги, высвечивая эту дорогу мощным прожектором. Но метель уже замела следы беглецов, а сами беглецы в глубине леса снова нырнули в сугроб, под широкие ветки разлапистых сосен. И вертолет ушел дальше, в ночь.
Беглецы подождали, пока шум вертолета утихнет, поднялись и, не отряхнув свои пальто, побежали к ревущим где-то за деревьями реактивным двигателям.
Военный аэродром открылся им
