земля разверзлась! – крикнул кто-то.
Гортензия узнала Куно Штаублинга, хозяина трактира «Зеленологский одуванчик», которого мало что могло по-настоящему вывести из себя. Сейчас же он места не находил от тревоги – то ли потому, что его трактир находился на той стороне деревенской площади, напротив липы, то ли потому, что дерево раскололось ночью совсем рядом с ним.
– Что-то вроде тумана? – переспросил резкий голос.
Куно в замешательстве огляделся по сторонам и заметил старика Одилия Пфиффера, привалившегося к забору с чрезвычайно бледной Беддой на руках.
– Да, там и впрямь поднимается туман, – ответила сестра Куно Стелла, – но вовсе не обычный!
Штаублинги уже много лет вместе управляли старым трактиром. Стелла с ее вспыльчивым характером была полной противоположностью уравновешенного брата.
– Странный он какой-то, вроде как клочья грозовых туч… Такой уже проносился над деревней под утро, – мрачно продолжила Стелла, будто ночное происшествие оскорбило ее лично. – Некоторые тут думают, что я накануне выпила лавровую настойку из бокалов посетителей, вместо того чтобы их помыть. О нет, я проснулась свежа как роза! А перед самым рассветом собралась закрыть окно, потому что проклятый петух Тишеров снова завопил в ужасную рань… Вот тогда-то я его и увидала, ну да! – Она доверительно подалась вперед и заговорила быстрее, заметив, с каким вниманием к ее словам прислушивается Звентибольд Биттерлинг из Баумельбургского совета устроителей, а также старик Пфиффер и даже, ничего себе, достопочтенная Гортензия Самтфус-Кремплинг. – Клянусь гоблинским мхом и громовым грибом! Я видела облака и туман, и летели они так быстро, будто их хлестал ледяной ветер при зимней луне. Клочья тумана летели как живые, хотя ветра-то никакого не было. Волчий боровик мне в суп, если я не видела своими глазами, как по небу мчались серые четвероногие звери! А уж морды у них как самые жуткие карнавальные маски… Они бежали на север, в сторону Вороньей твердыни. Не к добру это было, вот что я скажу! А потом сразу и липа треснула, как корабль, налетевший на скалу. И это тоже дурной знак, будьте уверены!
Она наконец замолчала, и брат мягко обнял ее за плечи, успокаивая.
Пока Стелла говорила, старик Пфиффер подозвал Хульду, которая с нескрываемым ужасом слушала этот драматический рассказ.
– Хульда, – обратился к ней Одилий, – позаботься о Бедде, пока я не вернусь. Я ненадолго, мне очень нужно пойти на площадь и посмотреть на липу. Держи Бедду на руках, как держал ее я. Карлман останется с вами и, если Бед-де станет хуже, сбегает за мной на площадь. Я попрошу Лауриха и Гизила отвезти ее ко мне домой на повозке, потому что лучше ей побыть у меня и подлечиться. А пока ей не будет ни лучше, ни хуже. Если попросит, дайте ей воды, и пусть она чувствует ваше тепло, особенно сына.
Несмотря на жгучее любопытство, Карлману не пришло в голову оставить мать или спорить со старым Пфиффером. Одилий снова говорил с ним как с равным, и молодой квендель почувствовал себя взрослым. С величайшей осторожностью они переложили Бедду на руки Хульды, которая нежно обняла подругу. Карлман настороженно присел рядом с матерью, своим напряженным видом напоминая терьера Тоби. Он кивнул Одилию, как бы говоря, что тот может идти к липе и ни о чем не беспокоиться.
– Гортензия, Звентибольд, – обратился старик Пфиффер к ним обоим, – пойдемте на деревенскую площадь, посмотрим, что там такое. Может, и разберемся, раз уж столько повидали за эту ночь.
Гортензия бросила последний тоскливый взгляд на свой сад, до которого ей так и не удалось добраться. Между фиолетовыми и красными ветвями доверчиво сиял цветок настурции, словно подмигивая ей. Казалось, дома все как обычно. Гортензия вздохнула, потом решительно отвернулась и пошла вслед за Одилием и Звентибольдом между тесно стоящими зелеными заборами.
Липа застыла, будто мертвая. Мерцающий туман вытекал из ее обширной раны и погребальной пеленой в безутешном плаче окутывал разрушенный ствол. И это внешне безобидное явление показалось тройке квенделей, проведших всю ночь на краю тьмы, коварнейшей угрозой. Никто, кроме них, не подозревал об истинной подоплеке происходящего.
«Облако тумана мерцало, будто тысяча ледяных кристаллов, это было жутко и прекрасно одновременно» – так Хульда описала жуткую дымку в розовой беседке.
Квирин Портулак слышал ее слова на своей кухне, но не видел воочию того, что произошло в саду Гортензии. В конце концов он обнаружил Эву с детьми на дворе трактира «Зеленологский одуванчик» и передал их Гунтраму и Розине, которые хотели только одного – вернуться домой. Сам же он остался на площади, не понимая, что его к этому побудило. Он вспомнил, как Бедда и Хульда снова и снова говорили о мерцающем тумане, из которого вышел призрак, оставивший такие ужасные следы на теле Бедды. Но их рассказ казался столь невероятным, что вид туманных щупалец, обвивавших расколотый ствол дерева, пугал его не сильнее дурных вестей, из-за чего все квендели вылезли из теплых постелей в неприлично ранний час.
Неподалеку от липы стояли Гизил Моттифорд и Лаурих с несколькими жителями, среди которых выделялся дородный квендель в халате цвета мха, державший в руке огромную хлеборезку. Это был Венцель Рехерлинг, пекарь из Зеленого Лога, у которого Томс из Краппа несколько часов назад тщетно просил теплого орехового пирога. Рехерлинг сжимал деревянную задвижку в руках, будто дубину, и по его мрачному лицу и напряженной позе было ясно: вооруженный таким образом, он готов противостоять всему, что может явиться из расколотой липы, за исключением разве что клубов тумана. Стоявший рядом с ним Левин Дрого, сосед Гортензии, тоже выглядел готовым к нападению, хоть и опирался на посеребренную трость. Из кармана его жилета выглядывали два блестящих ключа. Заметив их, Лаурих подумал, что не только он в это утро, вопреки обыкновению, наглухо запер дом и двор, прежде чем отправиться на деревенскую площадь.
– Пахло бы дымом, можно было бы подумать, что под корнями что-то тлеет, – сказал Криспин Эллерлинг, фермер с восточной окраины деревни, где недавно проезжала повозка Лауриха. Старая куртка Криспина была вся в соломе, будто он пришел прямиком из конюшни, что было вполне возможно в такой ранний час.
– Нет, этот блеск какой-то странный! Уж больно холодный для искр от костра, – зарычал пекарь Венцель. – Скорее напоминает мелкие хлопья снега… Меня трясет, как подумаю, что стало с нашей великолепной старой липой! Если тот, кто это сделал, еще там, внизу, пусть вылезает – я его встречу! – Последние слова он почти прокричал, точно надеялся добраться до тех, кто спрятался в глубине под искалеченным деревом.
Гизил
