оставляли ни днем, ни ночью. На входе во дворец поставили массивную железную решетку – так Дидий Юлиан собирался спастись от неожиданной атаки, если бы вдруг она возникла. Это посоветовал сделать ему префект претория Флавий Гениал, напомнив, что в день убийства Пертинакса преторианцы не смогли бы быстро проникнуть во дворец, если бы на входе стояла закрытая решетка. Тот факт, что задержка не спасла бы Пертинакса, так как в Риме не осталось подразделений, которые пришли бы ему на помощь, не был озвучен Гениалом.
Решив посмотреть лично, как проходят работы по укреплению обороноспособности Рима, Дидий Юлиан в сопровождении сингуляриев выехал за город. Каково же было его удивление и возмущение, когда он увидел несколько тысяч преторианцев, лежащих на цветущей траве. Сняв доспехи, они играли в кости, пили вино. Вместо них копали рвы рабы, вольноотпущенники и простые римские бедняки, которым гвардейцы заплатили, чтобы те выполнили работу за них. Моряки, вообще не привыкшие к работам на земле, увидев такое поведение преторианцев и не имеющие возможности позволить себе купить работу другого человека вместо себя, просто собрались в стороне.
Дидий Юлиан бранился и грозил расправой, мечась от одной группы развалившихся гвардейцев к другой, однако все, чего он смог добиться – преторианцы поднимались и просто молча стояли перед ним, безразлично, а то и нагло поглядывая на императора. Как только Юлиан уехал в Рим, чтобы серьезно поговорить с префектами претория, гвардейцы снова улеглись на травку и потребовали от рабов еще вина.
Префекты претория поговорили со всеми трибунами и центурионами гвардии и явились на доклад к императору в самом скверном настроении. Понуро опустив головы, стыдясь своих слов, они сказали Дидию Юлиану, что у преторианцев нет никакого желания больше воевать. Поражение под Равенной убило в них и без того невысокий боевой дух. Получив обещанные огромные деньги от императора, они хотят прожигать их, а не погибать. Преторианцы хотят мира с Севером.
Сидя на троне, Юлиан окинул взглядом, полным горечи, статуи императоров, стоявших в нишах. Ни один из них не сталкивался с подобным отвратительным бесчестным поведением собственной гвардии. Юлиан почувствовал себя маленьким, беспомощным, жалким человечком, случайно севшим на высокое кресло с орлом, расправившим крылья.
У него не было силы, чтобы противостоять преторианцам, заставить их воевать. А без них любое сопротивление легионам Севера бессмысленно. И все же Дидий Юлиан не падал духом.
Боги, приведшие его к власти, не могли оставить императора. На новом экстренном собрании сената Дидий Юлиан попросил отцов-сенаторов уговорить весталок идти навстречу легионам Севера. Весталки должны уговорить легионеров остановиться, протягивая им свои священные повязки и взывая к богам. Никто не сможет ослушаться весталок.
Возможно, это была отличная идея, которая, если бы и не остановила окончательно легионы, но точно бы посеяла в рядах легионеров хаос. Какие бы новомодные религии ни проникали в ряды защитников Рима – поклонение Митре, Исиде, а то и Христу, но подавляющее большинство всех римлян с благоговейным трепетом относились к девам-весталкам, хранящим своей непорочностью и самоотверженным служением священный огонь Весты. Ведь пока горит огонь Весты Рим стоит прочно, опираясь на память предков и традиции, и потому он непоколебим и нерушим.
Но льстивый тон Дидия Юлиана, практически перешедший в вымаливание, не произвел на сенаторов впечатления. Все меньше становилось сторонников императора, все меньше было тех, кто относился к нему равнодушно, ширились ряды его ненавистников. Сенаторы молчали, презрительно глядя на унижавшегося императора. Консул Вибиан, консулы-суффекты Мессала и Цилон многозначительно переглядывались – Дидию Юлиану приходил конец, пора бы настроить сенат на признание Септимия Севера императором.
В наступившей тишине поднялся бывший консуляр Марк Плавтий Квинтилл, выразивший давно назревшее мнение большинства сенаторов:
– Не должен быть императором тот, кто не может бороться с противником силой оружия!
Сенаторы встретили эти слова овацией.
Дидий Юлиан мгновенно перешел из льстеца и просителя в жестокого деспота. Он выбежал из курии и позвал преторианцев, чтобы они перебили всех сенаторов. Вот на это гвардейцы ответили одобрительным гулом, правда, сразу спросив императора, позволено ли им будет взять часть имущества убитых себе.
Дидий Юлиан еще больше возненавидел собственную гвардию. Они ни о чем не думали, кроме обогащения, им ничего не было свято. И, наверное, подумал Юлиан, если бы перед ними встали весталки, прося остановиться, а кто-то другой предложил бы им убить священных дев и получить при этом по пять-шесть тысяч денариев, преторианцы, не моргнув, расправились бы с весталками. Преторианцам стало все равно кого убивать, лишь бы потом они могли нажираться и напиваться, вести разгульную жизнь, но в случае рисков для себя не стали бы идти на рожон. Дидий Юлиан рассудил здраво – как бы ни были ему ненавистны сенаторы, сами ненавидевшие его, но нельзя нарушать вековые устои. Если разрешить преторианцам убивать сенаторов – это станет началом конца всему – и его правлению и самому Риму.
Император вернулся в курию. Он был спокоен и решителен. Сенаторы с удивлением услышали от него просьбу объявить Септимия Севера его соправителем, и с ликованием согласились. Такой исход дела действительно мог прекратить войну.
Дидий Юлиан вручил приказ сената префекту претория Туллию Криспину – единственному человеку, которому доверял больше всех.
– Поезжай к мятежнику и передай ему этот приказ сената…
– Ты правда готов разделить власть с Севером? – засомневался Криспин, зная непомерное честолюбие императора.
– Мне не остается ничего другого, чтобы самому усидеть на троне.
– Но даже если Север и согласится, главным будет он, ведь за ним армия и сенат. Тебе в любом случае не удастся остаться у власти, и, скорее всего, Север убьет тебя, император, как только прибудет в Рим.
– Да, ты прав, мой дорогой, проницательный Криспин. Поэтому я прошу тебя, умоляю, когда ты передашь этот приказ, сам убей Севера.
– Это верная смерть мне, император. Ты же знаешь, как хорошо охраняют мятежника. Центурион Аквилий не решился даже рисковать… Но я не Аквилий. Я попытаюсь, пусть даже меня и убьют. Преторианцы стали совсем неуправляемыми. Им нужен пример настоящей верности. А я останусь верен тебе, император, до конца.
Дидий Юлиан, растрогавшись, обнял префекта претория.
Через два дня, когда Туллий Криспин достиг ставки Септимия Севера, он, как и положено было, передал ему постановление сената. Пока Север читал, сдавший оружие при входе в палатку Криспин, неожиданно достал из рукава маленький нож и бросился на мятежного наместника Верхней Паннонии. В палатке находились легаты легионов, многочисленные охранники Севера, никогда не покидавшие его, поэтому Туллий Криспин был сразу же убит. Тело префекта
