чтобы встретить свою смерть. Люди толпились вокруг брошенных повозок и с любопытством разглядывали их содержимое. Повозки ломились от тканей, рулонов драпа, женской одежды.
Вернувшись в дом к приютившим меня людям, я подумал о том, что должны быть очень серьезные причины, чтобы оставить без защиты этих несчастных местных жителей. Ведь нельзя забывать, что немцы каждый раз жестоко мстят за нанесенные им поражения. Для них неважно, кому мстить, разбившим их солдатам или любым другим людям. Для них главное — преподать урок. В этом деле они зарекомендовали себя большими мастерами. И я вспоминал деревушку Абли, которую сожгли лишь за то, что вольные стрелки похитили в ней нескольких солдат.
XV
Ине надо было как можно быстрее попасть в Руан, но после ночного боя вокруг царила такая неразбериха, что найти в кратчайшие сроки повозку оказалось совершенно невозможно. Поскольку все боялись реквизиций, единственную хозяйскую лошадь увели на дальнюю ферму. За ней послали, но ожидать возвращения пришлось довольно долго.
Надо было как-то убить время, и я решил поспать, поскольку валился с ног от усталости. Ночной бой среди тесно стоявших домов, стрельба наобум, валяющиеся на улицах трупы буквально сломили меня. Я был страшно измотан, как будто участвовал в настоящем большом сражении.
Гостеприимные хозяева, увидев, что я заснул мертвым сном, не стали меня будить, и когда я открыл глаза, было уже довольно поздно.
— Вы так хорошо спали, — заявила жена нормандского возчика.
— Я уже могу ехать?
— Лошадь привели, осталось ее запрячь. Вы будете в Руане еще до ночи.
Но едва я забрался в повозку, как на улице возникло какое-то волнение. Послышался чеканящий шаг воинского подразделения, и дети бросились с улицы по домам, крича на бегу: "Пруссаки!"
Для них главное — преподать урок. В этом деле они зарекомендовали себя большими мастерами
Однако в действительности это были саксонцы. Как я и предполагал, после ухода наших войск они вернулись, чтобы отомстить за поражение.
Саксонцы мгновенно заняли деревню. В такого рода операциях они всегда демонстрируют невероятную ловкость и проворность. Двери и окна во всех домах смели ударами прикладов или топоров. Сопротивление было бесполезно. Ни у кого из местных жителей не было оружия, и сила теперь была на стороне саксонцев.
Они врывались в дома и бесцеремонно выгоняли людей на улицу. Не помогали ни слезы, ни мольбы. Изгоняли всех: мужчин, женщин, детей.
Деревня замерла в ожидании страшной трагедии.
И она не замедлила случиться. Саксонцы объявили, что им приказано сжечь деревню дотла.
— Вы виноват в том, что прятать у себя французский солдат и стрелять по нам, — объясняли саксонцы. — Мы поджечь тут все.
Кто-то из саксонцев хохотал, а кто-то изрыгал проклятья в зависимости от настроения. Каждое из выдвинутых ими обвинений было ложным. Жители деревни не прятали у себя французских солдат и сами никогда не стреляли в саксонцев. Но на это никто не обращал внимания. Немцам нужен был повод, чтобы преподать урок, как местным жителям, так и всем остальным французам.
В стороне стояла группа офицеров. Проходя мимо них, я услышал, как местные должностные лица убеждали их, что они не должны поджигать беззащитную и ни в чем не повинную деревню.
— Я сожалею, — сказал один из офицеров, — что не могу удовлетворить просьбы столь почтенных граждан, но у нас имеется приказ. Наш генерал не приехал сюда, он остался там, — офицер махнул рукой в сторону Жизора, — но надо, чтобы он видел, что здесь все горит.
На одном из домов был прикреплен знак Женевской конвенции. В нем располагался полевой госпиталь, в котором находились солдаты, раненные этой ночью. Тем не менее, саксонские солдаты, не обращая внимания на знак, укладывали перед фасадом солому и отворачивались от сестры милосердия, которая, молитвенно сложив руки, упрашивала то одного, то другого не поджигать дом с ранеными.
Напротив деревенского рынка стояла большая кондитерская лавка. Солдаты учинили в ней разгром, после чего облили ее керосином.
Всех нас выгнали на поле, расположенное за деревенскими домами. Люди упирались и не хотели идти. Рыдали женщины, кричали дети. Солдаты оцепили согнанных людей, не позволяя никому пробраться в деревню. Каждый должен был видеть, как горит его дом. Какой-то старик, оказавшийся местным мировым судьей, умолял солдат, чтобы ему позволили сходить за женой, которая осталась в доме.
— Она парализована, — повторял он, стоя на коленях, — и не сможет спастись. Она там сгорит. Позвольте мне вытащить ее.
В этой несчастной деревне у меня не было ни друзей, ни личных интересов. Тем не менее, я задыхался от отчаяния, жалости и гнева.
Вскоре в разных местах стали появляться небольшие клубы дыма. Кое-где дыма не было вообще, в других же местах дым валил сразу из нескольких домов. Немцы действовали, как всегда, методично. Огонь сам перекидывался от одного дома к другому. Поджигатели не желали выполнять лишнюю работу.
Дополнительным подтверждением расчетливости немцев стало то, что дома они подожгли лишь в северной части деревни. Их расчет строился на том, что порывы ветра, налетающие с северной стороны, непременно подожгут дома, расположенные на юге.
Вскоре из клубов дыма начали вырываться языки пламени, и деревня запылала на всем своем протяжении.
— Теперь они не смогут потушить пожар, — сказал один из солдат, — мы перерезали пожарные шланги.
Да и что можно было сделать с помощью пожарных насосов, когда запылала вся деревня? Огонь распространился на постройки, крытые соломой амбары и дровяные сараи, а ветер создавал завихрения, образовавшие бушующий огненный смерч.
По деревне метались обезумевшие домашние животные — коровы, лошади, овцы — и когда они пробегали мимо солдат, те саблями вспарывали им животы.
Казалось, местных жителей разбил паралич. Они стояли прибитые невыносимым ужасом и наблюдали за происходившим на их глазах бедствием, словно не понимая, что горят их дома, их мебель и домашнее имущество.
Тем временем горнисты сыграли сигнал к построению, и саксонцы собрались покинуть село. Однако оказалось, что с собой они намерены забрать заложников. Саксонцы отобрали примерно сорок человек — богатых, бедных, старых, молодых — и, уж не знаю почему, но в эту группу включили и меня. Я протестовал и всячески пытался объяснить, что не являюсь жителем этой деревни. Но меня никто не стал слушать и пришлось подчиниться. Среди заложников было немало раненых, а один мужчина, пытавшийся сопротивляться насильственным действиям, получил удар саблей по голове. Нескольких рабочих схватили, когда они работали в поле, и теперь они шли в одних рубахах.
Впрочем, наш путь был недолгим.
