«Склонен полагать, что вы, в силу взятого на себяобязательотва, не измените первоначальному слову».
Беда у вас, Василий Васильевич, о естественным отборомвыражений. Попросту говоря, вы мне верите? .. Так, так.. Провоцируете менятаким образом «на хорошее», как говоря в детсадике для особо дефективныхдетишек?.. Верите, сам не понимая почему… Ну, ладно.
Можете не отвечать на мой вопрос, извините за любопытство,но что вас толкнуло оставить в доме отца? Поначалу я допытывался, есть ли в васдуша, для того, чтобы поизмываться над ней поизощренней, если она имеется, атеперь я хочу знать это… не знаю, почему. Пропала способность соображать,комбинировать и изъясняться. Так что же вас толкнуло? Вы ведь по взглядамотцовских глаз вполне можете прикинуть, какие латинские америки бурлят в нем ис удовольствием испепелили бы вас в своих вулканах… Тоже не знаете, почему ичто толкнуло. . . Пожалели было о принятом решении, но не измените ему… Воткак!..
Какие мы сволочи все же и скоты! Как вертухаемся мы, сидя вдерьме, изворачиваемся раду мести или спасения своей шкуры, а объясненияпростейшего, нормальнейшего акта воли доброй и естественной не можем ни найти,ни сформулировать! Может, язык не поворачивается от застенчивости? Или Разумстоит потупившись, как нашкодивший пацан перед печальной учительницей, и егомучает вина, сожаление, упрямство, стыд, страсть искупления, неверноподпитываемая отказом от публичного раскаяния, и вот-вот готово сорваться сискусанных, опухших от слез губ слово, что не будет он больше подкладывать подзад бедной учительницы кнопок, наливать на стул чернила, склеивать страницыклассного журнала и ухарски портить воздух, что он любит ее, скорее чемненавидит, но не срывается слово с губ, и умная учительница отворачивается,чтобы не засмеяться сквозь слезы, чтобы не ожесточить мальчика ни слезами, нисмехом, добрая природа которых не может быть им сейчас понята…
Нет, значит, у вас слов. Нет…
Да! Войди, Рябов!.. Меня к телефону? Очень странно… В самыйнеподходящий момент! От смерти, можно сказать, отрывают, сволочи!
Глава 76
Пашка звонил Вчерашкин… Пашка… Поздравил сшестидесятилетием.. . Потрепались. Он что-то толковал мне о карьере детей. Намекнул,что туго в области с «бациллой». Так в детдоме мы называли масло и мясо.Попросил прислать хорошей селедочки. Даже в обкомовокой кормушке нет хорошейселедочки. Он что-то толковал мне. Я смотрел тупо и ничего почти не соображая,на жирандоли. В хрустальных листьях играл бивший сквозь щель портьеры лучнашего с вами солнца. Воздух в холле был неподвижен, неоткуда было взяться нималейшему дуновению, но хрусталинки дрожали, радужно вспыхивая и перебрасываядруг другу упаеший на них луч. Возможно, это он сам пробудил какую-то жизнь вограненных, висевших на золотых ветках кристаллах, пробудил, и жуть пробраламою душу, когда солнце проследовало далее, холл погрузился в полутьму, ажирандоли продолжали хоронить, вопреки законам распространения света, навсегдаотлетевший от родного светила маленький лучик, пока он совсем не истлел в одномиз хрустальных листьев… Может быть, мне так казалось…
Пашка что-то толковал, в слухе моем умирали его слова, япровожал их слабым вниманием и равнодушно отнесса к внезапному нашествию напамять ликов и образов прошлой жизни… Вы, наверно, удивились, услышав мойхохот?..
В канун шестидесятилетия великой октябрьскойсоциалистической революции Пашку пригласили в академический театр оперы ибалета имени Гоголя на премьеру трагикомического балета «Мертвые души»…Рублетто Лоберта, простите, я заговариваюсь, либретто Губерта Рождественко.
Не хотел Пашка идти на балет, ибо надоело ему за всю своюдолгую начальственную жизнь подыхать от скуки в личной ложе.
Дома вместо зарядки, а также в кабинете он выкаблучивалразные па де де из амаада, как он их называл, пируаты, подококи, прыжки, и чутьли не шпагаты, которые знал наизусть. «Лебединое озеро», «Коппелию», «Молодуюгвардию», «Раймонду», «Ромео», «Спартак», «Повесть о настоящем человек» идругие балеты он смотрел бессчетное количество раз с наезжаашими в областьглавами государсте, с делегациями компартий, с женой, с передовиками слетов игероями пленумов. А тут заупрямился. Сказался больным. Я, говорит, лучше самогоГоголя почитаю, с которого надо брать пример самиздатчикам и самим сжигатьписанину, порочащую государство и его порядки…
Я не отговорился, Василий Васильевич. Все Пашка, вроде нас свами, знает про советскую власть, но позволять подрывать ее, пока жив, недозволит… Хотите, считайте это цинизмом, хотите беспринципностью илиподончеством властного бюрократа, чем хотите считайте это и как хотитеназывайте. В свои шестьдесят лет ему уже наплевать на все, кроме покоя, карьерыдетей, безмятежной старости и болельщицких страстей. Вопреки ненависти кдьявольщине, Пашка болеет, как болеют за «Спартак» или «Динамо», за нашэкспансионизм.
Когда у венгров и у чехов случились заварушки, Пашка неспал, торчал у приемника и звонил в ЦК, чтобы быстрей скидывали десант инаправляли на бандитоа танки, иначе он не ручается за спокойствие наметаллургическом комбинате, шахтах, заводах и совхозах. Инфаркты хватал Пашка:так страстно и стрессово болел он за «наших». Разрыв с Китаем довел его доэкземы. Покрылся красными с желтыми корками пятнами и струпьями. Вылечилихозяина области китайским же иглоукалыванием. Индонезия поразила Пашкубессонницей со слуховыми галлюцинациями. От победы Израиля в шестидневной войнеего страшно заперло. Промывания и клизмы не помогали. Думали, рак желудка сметастазами от кишечника до ануса. Прекращение огня и разрыв отношений сагрессором соцстран мгновенно усилили перистальтику, и Пашка пулей вылетел изпочетного президиума на партсобрании в какой-то шахте. Чуть не оскандалился.
Когда пришел к власти в Чили Альенде, Пашка устроилманифестацию молодежи перед памятником неизвестному солдату и фейерверк.Приказал также выбросить ливерной колбасы и топленое масло в центральномгастрономе. Зато после путча хунты его хватанул легкий удар с частичной потерейречи. Трудно было узнать этого сильного человека в расхлябанном пациенте однойиз палат кремлевки, куда его доставили на сверхзвуковом истребителе. Он плакал,рвал на себе волосы, неосторожно упрекал Кастро в медлительности и был в общемпохож на ханыгу, поставившего последний червонец в финале кубка за роднойбездарный ЦСКА, пропустивший нелепый гол на последней секунде матча.
Спросил я довольно жестко, не очумел ли он окончательно напартийной работе…
Сильней меня, говорит, эта страсть, Рука, сильней. Ничего немогу с собой поделать. С радостью бы стал лечиться, но у кого? И что я скажу?Хочу болеть за Пиночета, хотя считаю его методы борьбы о коммунизмомдискредитирующими антикоммунизм?.. Меня же о ходу упекут в психушку, какГенерала одного! Игра – похабная страсть, Рука, похабная…
Так вот: сказался Пашка больным, но на его невезуху в городприбыли два члена политбюро, пять министров и какие-то важные иностранцы.Пришлось ему переть на «Мертвые души».
