Отсутствие Ростислава в Смоленске, казалось, благоприятствовало ему. Миновав волоки, связывающие реку Вазузу, приток Волги, с Днепром, он вышел на Днепр и вскоре приблизился к Смоленску, где сидел на княжении оставленный отцом старший Ростиславич Роман и куда, очевидно, бежал его младший брат Давыд. Здесь, вблизи Смоленска, и встретило Юрия новгородское посольство. Все условия «ряда» (договора) были согласованы заранее и приняты князем. Новгородцы не стали звать его самого на княжение в свой город, но ограничились тем, что предложили престол его сыну. Юрий назвал имя Мстислава, бывшего тогда вместе с ним. Он и стал новым новгородским князем. Новгородский летописец приводит точную дату вступления Мстислава Юрьевича в Новгород — 30 января. Надо полагать, что с отцом Мстислав расстался примерно неделей раньше.
Так в Новгороде произошел очередной переворот, на этот раз не сопровождавшийся ни мятежами, ни изгнанием несогласных, ни даже переменой посадника. Город добровольно перешел на сторону суздальского князя, и это стало огромным успехом для Юрия, во многом предопределив его будущую победу в борьбе за Киев.
Здесь же, под Смоленском, и примерно в те самые дни, когда шли переговоры с новгородскими послами, Юрия настигло известие о череде драматических событий, произошедших на юге. «И бысть противу Смоленьску, — свидетельствует киевский летописец, — и бысть ему весть: “Брат ти умер Вячеслав, а Ростислав побежен, а Изяслав Давыдовичь седить Киеве, а Глеб, сын твои, седить в Переяславли».
На этот раз в решающую минуту Юрий оказался именно там, где нужно. Судьба киевского престола по существу решалась под Смоленском. Находясь здесь, «противу» самого города, на перекрестке путей с севера на юг и с запада на восток, Юрий мог контролировать как Смоленск, так и Новгород. А следовательно, в его силах было воспрепятствовать образованию коалиции, направленной против него, и наоборот, заручиться союзом с важнейшими городами Северо-Западной Руси.
Получив столь важные сведения, Юрий круто изменил маршрут. Если раньше он обходил владения черниговских князей (очевидно, рассчитывая соединиться с черниговскими полками уже на подступах к Киеву), то теперь направился от Смоленска на юг, к Десне и Ипути (притоку Сожа), то есть именно в черниговские земли. Становилось ясно, что его главным противником в настоящий момент является не потерпевший сокрушительное поражение Ростислав Мстиславич, а захвативший Киев Изяслав Давыдович.
Как мы помним, с поля битвы на Белоусе Ростислав бежал в Смоленск. Но, по-видимому, не в сам город, близ которого уже стояла рать его врага Юрия, а в принадлежавшие лично ему города к югу от Смоленска, в свою «волость», то есть в свой княжеский домен, где, по-видимому, он намеревался собрать войско. Силы продолжать борьбу у него все же оставались.
Юрий со своими войсками также двинулся во владения смоленского князя, «В то же время Гюрги поиде к волости Ростиславли, — продолжает рассказ киевский летописец. — Ростислав же слышав то и тако скупя воя своя многое множьство, исполца полкы своя, и поиде противу ему к Зарою, ту же и ста…»
Зарой — это, скорее всего, Заруб, княжеское село или замок на Десне. (Именно здесь весной 1167 года скончается князь Ростислав Мстиславич, возвращавшийся из Новгорода через Смоленск в Киев.) Принадлежал он лично Ростиславу (позднее князь передаст Заруб своей сестре Рогнеде). У этого села и сошлись две враждебные рати.
Однако до сражения, к счастью, не дошло. Ростислав предпочел уступить дяде, признавая его старейшинство и выражая готовность подчиниться. Войско было нужно смоленскому князю главным образом для того, чтобы добиться почетного мира. «Ростислав же, ту стоя, послася к Дюргеви, прося у него мира», — сообщает киевский летописец и далее приводит слова, с которыми смоленский князь обратился к дяде: «Отце, кланяю ти ся. Ты переди (прежде. — А.К.) до мене добр был еси, и аз до тебе. А ныне кланяю ти ся, стрыи ми еси, яко отець». Когда успел Юрий проявить «доброту» по отношению к племяннику и насколько Ростислав, особенно при жизни брата, благоволил дяде, нам неведомо — летописи никакими сведениями на этот счет не располагают. Но Юрий на мир согласился: «не помяна (не припомнив. — А.К.) злобы брата его, отда ему гнев», как пишет все тот же летописец, благожелательно настроенный к Юрию. «Право, сыну, с Изяславом есмь не могл быти, а ты ми еси свои брат и сын» — так отвечал Юрий племяннику. Князья целовали друг другу крест «на всей любви». Это означало заключение мира, и по условиям этого мира Юрий признавался старшим («в отца место») для Ростислава, а тот обязывался во всем быть послушным его воле. Показательно, что Юрий именовал племянника «братом и сыном» — как некогда именовал его брата Изяслава: этой формулой и были определены взаимоотношения между князьями.
Этим известием завершается летописная статья 6662 года в Ипатьевской летописи; о далыиейших событиях здесь говорится уже под следующим 6663 годом. Надо думать, что все происходило в самом конце мартовского года, то есть в феврале 1155 года по нашей эре.
После заключения мира Юрий двинулся далее по Десне и вскоре вторгся во владения черниговских князей. Ростислав же вернулся в Смоленск. В последующих событиях он участия не принимал.
* * *
Направляясь в Черниговскую землю, Юрий, очевидно, рассчитывал на содействие своего свата Святослава Ольговича, занимавшего в то время черниговский стол. И расчеты его вновь оправдались. Святослав поспешил присоединиться к своему давнему союзнику.
У Синина моста близ города Радогоща (ныне Погар, райцентр Брянской области) князья встретились. Летописец употребляет термин «снястася», означающий не просто встречу, но «съезд», «совещание», на котором принимаются совместные решения. Итогом встречи и стало решение о совместных действиях обоих князей. Кроме того, Святослав Ольгович настоял на том, чтобы Юрий примирился с его племянником, князем Святославом Всеволодовичем, который столь некстати оказался на стороне Ростислава Смоленского в недавней войне. Юрий согласился и на это.
Святослав Всеволодович встретил князей недалеко от Стародуба. Потерпевший поражение вместе с Ростиславом на Белоусе, он, как мы помним, успел побывать в половецком плену. Теперь Святослав спешил отречься уже от Изяслава Давыдовича (который и выкупил его из половецкого плена) и перейти на сторону сильнейшего, каковым на тот момент, безусловно, являлся Юрий. «Избезумился есмь» — с такими словами обратился Всеволодович к Юрию, и слова эти свидетельствовали не только о полном его раскаянии в прежних прегрешениях, но и о том, что перед Юрием предстал как бы совсем другой, новый человек, вернувший себе утраченный на время разум. Юрий дал мир своему недавнему противнику. Святослав целовал ему крест «на всей воле его». «И повеле ему Дюрги с собою пойти Киеву».
Так Юрий еще больше укрепил свои позиции. Изяслав Давыдович оказался в полной изоляции, лишившись поддержки даже ближайших родственников.
Вместе с обоими Святославами Юрий вошел в Стародуб, оттуда двинулся к Чернигову. Из Чернигова Святослав Ольгович обратился к своему двоюродному брату с предложением добровольно отказаться от Киева в пользу Юрия Долгорукого, чьи права на стольный город Руси они оба совсем недавно признали: «Поеди, брате, ис Киева. Идеть ти Юрги, а позвали [его] есве оба». Больше того, ради прекращения войны Святослав Ольгович готов был уступить двоюродному брату Чернигов: «А яз ти Чернигова съступлю хрестьяных деля душь, [д]а быш[а] не погинули». Однако Изяслав Давыдович уступить Киев не пожелал и на двукратное предложение брата не ответил: «не хотяше ис Киева пойти, — объясняет летописец, — зане улюбил бы Киев ему».
