Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
– Вот что, гражданин Канаичев, – сказал Бутенко, – не верим мы тебе. Ты бросил оружие на поле боя, добровольно сдался в плен врагу, воевал против нас под проклятым трехцветным флагом предателя Власова…
– Я не воевал против вас.
– Так это ты просто не успел. Руки не дошли. А друзья твои успели.
– У меня к немцу ненáвисть.
Иван произнес слово «ненависть» с ударением на втором слоге. Дрозд зло усмехнулся:
– Ненáвисть, говоришь, – процедил он сквозь зубы, передразнивая Ивана. – С чего ж это ты так возненавидел благодетеля твоего? Он тебя накормил, одел, а ты…
Иван не стал распространяться насчет ужасов и унижений немецкого плена. Он спустил штаны и повернулся к начальству израненными ягодицами.
– Ага! – обрадовался Дрозд. – Значит, ты решил мстить ворогу за свою поруганную жопу? Чуешь разницу между тобой и нами? Мы ведь за поруганную Родину нашу мстим!
– Я буду глотки им рвать, вот увидите! – почти взмолился Иван. – Дайте мне другую одежду!
Дрозд расхохотался.
– Нет, друг, ты нужен нам именно в этой одежде…
Воевал Иван Канаичев в отряде «Смерть фашизму» два года и воевал доблестно. Из его партизанских характеристик следовало, что он был трижды награжден боевыми орденами. Летом сорок четвертого получил тяжелое ранение в грудь, заслонив собой командира от пули фашистского снайпера, после чего его перебросили на Большую землю, а вылечив, признали негодным к воинской службе.
Иван вернулся в родной Нефтегорск и устроился шофером на мясокомбинат, где работал еще до войны. Кадровик, читая его автобиографию и анкету, хмыкал и тряс головой.
– Черт знает, что ты есть за человек. И нашим, и вашим служил. Ну ладно, предприятие у нас несекретное. Работай, а там поглядим.
Неизвестно, каким путем из отдела кадров утекла информация о том, что Канаичев служил у Власова. Кличка «Власовец» прочно закрепилась за ним. Коллеги-шофера его сторонились и общались с ним лишь в случаях крайней необходимости, а уж о том, чтобы выпить вместе пива после окончания трудового дня, вообще не могло быть и речи. Друзей у Ивана не было. Однажды он сделал отчаянную попытку реабилитировать себя в глазах коллектива: надел пиджак с наградами и явился в нем на праздничный вечер в заводской клуб. Его встретили изумленными взглядами.
– А пиджачок-то, видать, с чужого плеча, – брякнул кто-то за спиной. – Ишь вырядился, предатель!
После этого случая Иван окончательно замкнулся в себе и озлобился, а кольцо отчуждения вокруг него стало еще шире. Он чувствовал, что люди его побаиваются, и начал испытывать стеснение от своего высокого роста и огромной физической силы. Иван знал: его не выгоняют с комбината только потому, что водитель он классный, безотказный и практически непьющий. Так прошло двадцать лет.
Все эти детали послевоенной жизни Канаичева я узнал из установки, которую срочно сделал для меня Седьмой отдел нашего управления. В областной газете «Нефтегорский рабочий» у меня был приятель – лихой репортер Яша Бергер. В последний день апреля, вечером мы с Яшей купили бутылку водки, пару бутылок пива, кое-какую закусь и отправились прямиком в дом Ивана Канаичева.
Конечно, пришлось представиться и предъявить ему удостоверения. Само собой, Иван не выразил радости по поводу нашего неожиданного появления, однако в дом пригласил и за стол усадил для беседы. Когда же я разложил перед ним изъятые из дела желтые листки партизанских характеристик, хмурое с крупными чертами лицо Ивана, будто вырубленное из серого камня, сначала посветлело, потом просияло.
– Сохранили! Вот же она, подпись Федора Бутенко, командира нашего! Все доподлинное. Ой, спасибо вам, ребята, спасибо!
Я не стал разъяснять ему, что листочки эти КГБ хранил лишь только потому, что он – бывший власовец. Мы выпили за знакомство, потом я спросил, почему Федор Бутенко заканчивал все характеристики одной и той же странноватой фразой: «Своими руками уничтожил столько-то фашистских гадов». В общей сложности выходило, что Канаичев порешил пятьдесят два гада.
– Почему он писал «своими руками», а не просто «уничтожил»?
Иван снисходительно улыбнулся.
– Они мне поверили после того, как увидели меня в деле, и стали в разведку посылать и отпускать вроде как на вольную охоту. Я приносил командиру солдатские книжки и оружие, а он вел учет. Аккуратнейший был человек. До войны бухгалтером работал. Я нападал на одиноких немцев, которые отбились от войсковых колонн, или на часовых по ночам. Разбивал им головы о срубы изб, душил их, шейные позвонки ломал.
Тут Иван поднял над столом свои огромные лапы и показал, как повертывал голову фашистского гада на сто восемьдесят градусов.
– А то у меня еще ломик был. Так я этим ломиком немца оглоушу по каске, потом, словно таракана, пришпандорю его к земле и гляжу, как он подыхает. Гляжу и думаю: «Пей, русская земля, вражью кровь. Пей, родимая, набирайся силы».
Честно сказать, у меня от Ивановой исповеди стало жутковато на душе, и я подумал, что человек, который не прошел через войну и плен, вряд ли понял бы его. В то же время мне на ум пришла мысль, что если бы каждый наш солдат уничтожил столько врагов, то война окончилась бы летом сорок первого.
– А тех немцев, которых я убил в боях, – продолжал Иван, – командир не считал. Как их сосчитаешь?
– Товарищ Канаичев, – перебил его Яша, – наденьте ваш пиджак с орденами и медалями. Я хочу вас сфотографировать.
Иван достал из шифоньера заветный пиджак, надел его, и Яша сделал насколько снимков с разных точек, озарив комнату вспышками блица.
– Ты только не пиши, что я у Власова служил, – попросил Иван. – Я ведь только три недели у него…
– Ладно, не буду, – пообещал Яша.
Седьмого мая «Нефтегорский рабочий» вышел с большим портретом Ивана Канаичева на первой полосе. Заголовок статьи «Герои живут среди нас» не блистал оригинальностью, но сама статья была написана хорошо, от души. С утра газету продавали во всех киосках, Иван смотрел на нас со всех газетных витрин, когда мы с Яшей отправились к нему поздравить с наступающим праздником. Мы тогда еще не знали, что в тот день изумленные рабочие мясокомбината рвали эту газету из рук друг у друга, читали ее вслух, подходили к Ивану, чтобы похлопать его по спине и сказать ему добрые слова, а секретарь парткома велел на завтра явиться при всех регалиях, потому как он будет сидеть на торжественном собрании за столом почетного президиума.
Иван плакал, разливая водку, и пытался поймать наши руки, чтобы поцеловать их, а мы с Яшей прятали руки за спины.
Я подумал тогда, что человеку для полного счастья нужен, в сущности, один пустячок – малая толика человечности.
Вербовка на идейной основе
Разведка, несмотря на свою таинственность и засекреченность, во все времена была точным сколком общества, ее породившего и ею же обслуживаемого. Советская разведка эпохи застоя не являлась исключением из этого правила. В семидесятые-восьмидесятые годы в организме красной империи уже копошились трупные черви. От гниющей головы сильно пованивало. Гангрена быстро поражала все государственные структуры, не исключая спецслужб, где наличие влиятельных связей стало, как и повсюду, почти непременным условием получения престижной должности, а значит, и повышения в воинском звании. В разведке доморощенные острословы разработали принципы волосатой руки, косяка и струи, в соответствии с которыми осуществлялась кадровая политика. Ребят со связями почему-то называли «блатными зямами», хотя люди эти не могли иметь никакого отношения к еврейской нации по той простой причине, что евреев в советские спецслужбы не брали. Блатные тихо презирали бессвязных, последние, в свою очередь, сильно недолюбливали блатных. Не знаю, как в спецслужбах решается кадровый вопрос теперь, но, принимая в внимание высокую степень коррумпированности власти и всего общества, полагаю, что дела там обстоят по-старому, если не хуже…
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
