себя чувствовать. Дай подумать.
Джина проглотила разочарование. Не знай ее Гарри так хорошо, он и не заметил бы, как у нее порозовели щеки и заблестели глаза.
– Я все хотела спросить, как ты меня нашла, мам.
– Ох и работенку ты мне задала, – хохотнула Сильвия. – К счастью, твоя сестра раскрыла мне твою тайну.
– Что? – Джина сощурилась. – О какой тайне речь?
– Я про твой адрес. А что, есть еще секреты? – Сильвия засмеялась, а потом опять залилась лающим кашлем. Вытащила пачку сигарет из кармана, а следом коробок спичек, прикурила, глубоко затянулась, выпустила облачко дыма. Предложила сигареты гостям.
Гарри взял сигарету, прикурил и тоже затянулся. Ему стало чуть спокойнее. Он откинулся на спинку дивана и повторил затяжку.
– Нет, больше ничего такого, – ответила Джина. – То есть Лотти сама вышла с тобой на связь?
– Да. Нежданно-негаданно. Написала мне, что хочет поддерживать общение и повидаться со мной, если получится. В прошлом году приезжала – уж не знаю, рассказывала ли она тебе. Вместе со своим парнем из Новой Зеландии. Имя не помню.
Джина метнула на Гарри гневный взгляд. Он покачал головой, давая понять, что ничего не знал. Обычно у Джины и Шарли не было друг от друга секретов, они обо всем говорили открыто. Но только не о маме. Шарли начала с ней переписку, ничего не сказав сестре. Приезжала к ней в гости, а им соврала, что отправилась в паломничество по Индонезии.
– Я не знала, что она тебя нашла, – сказала Джина, скрестив длинные загорелые ноги.
– Не просто нашла. Она предложила написать тебе, сказала, что ты простишь меня, если я сама дам тебе такую возможность. А я очень хотела этого, вот и послушалась. Знаешь, если бы я только могла вернуться в прошлое, я бы все изменила. Как только мы простились с вами, девочки мои, я очень затосковала. Стэн, тварь такая, выставил меня за дверь при первом удобном случае. Я осталась совсем одна и думала только о том, что предала вас. Но при этом понимала, что так будет лучше, что вы будете жить куда счастливее, чем со мной. И вот ты сидишь передо мной, сама грация и элегантность, – Сильвия взмахнула рукой с сигаретой. – Получается, я правильно поступила, пускай мне это тяжело далось. Но ни к чему меня жалеть. Я выжила в одиночку. Так и сижу одна по сей день, а у тебя теперь чудесная семья и близкие всегда рядом. Пожалуй, это судьба.
Гарри с удивлением отметил, что Сильвия умудрилась выставить себя жертвой. По словам Джины, мать всегда так делала. Даже когда ее дочки были еще совсем маленькими, она обвиняла старшую во всех грехах и в этом смысле нисколько не изменилась.
Джина поджала губы так, что даже челюсти заныли, потом со вздохом потянулась к маминой руке.
– Спасибо, мама. Ты подарила нам шанс на лучшую жизнь. Нам всем нелегко пришлось, но теперь мои дети живут в чудесном доме и ходят в хорошую школу. Когда они вырастут, им откроется море возможностей, и все благодаря тебе.
Глаза Сильвии заблестели, она слабо улыбнулась.
– Рада, что так. Пусть для вашей старой матушки это и стало большим испытанием. Как ни крути, а родительница из меня всегда была не ахти какая.
* * *
После их ухода Сильвия собиралась лечь поспать. Она рассказала, что у нее рак и жить ей осталось считаные месяцы. Поэтому решено было привезти детей в гости завтра же, ведь другого шанса уже не будет.
Гарри и Джина взялись за руки и пошли гулять по Ист-Энду. Их дыхание зависало в воздухе облачками белого пара. На земле снега не было, но кожу щипало на морозе. Джина показывала мужу знакомые улочки, подмечала перемены. В местном пабе они перекусили ростбифом и жареной картошкой, потом сели на поезд до Ньюквея. Дети встретили их с радостью. Энергия в них по-прежнему била ключом.
– Может, по пляжу прогуляемся? – предложил Гарри.
Они одели ребятишек потеплее и вышли из дома. На песчаном побережье Гарри затеял с детьми игру в салочки и, пригнувшись, стал бегать за ними вдоль воды. Волны сегодня были маленькими и какими-то вялыми. Не сравнить с пенистыми, искристыми голубыми великанами, которые бегут, изогнувшись дугой, к золотистым австралийским пескам. Эти самые волны-великаны когда-то принесли детей в чужой край за далекой чертой, ставший им домом. Эти же волны грозили сломить их душу и тело, перемолоть в пыль. Но юные сердца сумели выдержать буйство волн, выбрались из шторма и пристали к берегу мира и надежды. Склонив голову в молитве у маленькой жесткой кровати в приюте Барнардо, Гарри и вообразить не мог, что одиночеству и отчаянию однажды придет конец, что у него будет счастливая семья, что он узнает подлинную любовь.
Над темным океаном бежали облака, отбрасывая на воду юркие тени. Мимо проплыла алая лодка, разрезая черноту, словно яркая стрела. Чайки с криками вились над семьей в надежде перехватить объедки.
Дети, громко хохоча, бегали от отца, уворачивались от его вытянутых рук. Потом Гарри спрятал их поглубже в карманы пальто и стал смотреть, как Патрик с Соней строят песчаный замок. Сзади пляж прикрывала полукруглая стена из скал, поросших травой. На ней примостились, будто стражи, белые домики.
Джина подошла к мужу, прижалась к нему, обвила руками шею. Ветер разметал ее светлые волосы, они упали на лицо. Она улыбнулась мужу.
– Ты счастлив?
Гарри выгнул бровь.
– Счастлив ли я? Да, безумно. Почему ты спрашиваешь?
Джина рассмеялась.
– Кажется, я тоже.
– Приятно слышать, – сказал Гарри, подавшись вперед, и поцеловал ее холодные губы. – Стало быть, правильно мы поступили, что навестили твою маму, а?
– Правильнее некуда.
– Напомни, чья это была идея? Чтобы уж все прояснить.
Джина сощурилась.
– Вечно-то тебе нужно во всем быть правым. Что, не так? – Она развернулась и зашагала прочь.
– Не знаю, нужно ли мне быть правым, но я им частенько оказываюсь. Ты не ответила на вопрос, чья это была идея.
Жена обернулась к нему со снисходительной гримасой.
Гарри со смехом погнался за ней, поймал, притянул к себе, стал искать ее губы. Джина хихикала и извивалась у него в руках, делала вид, будто хочет вырваться, а потом прильнула к мужу и снова обняла за шею. Они слились в поцелуе, и в этот миг Гарри отчетливо понял, что весь его путь был проделан ради этой минуты. Потеря, боль, жертва – без всего этого он не смог бы теперь вот так обнимать свою Джину, свою любовь, свою Мэри. Не смог бы
