не желала видеть праотца, мне нужен был справедливый властелин — строгий, решительный и непоколебимый. Беседовать при шуме и грохоте сладостной и желанной для эйнхериев войны представлялось совершенно невозможным, и, вскинув руку в приглашающем жесте, Всеотец вывел меня в невесомые воздушные галереи напротив тех, откуда я явилась. Я покорно следовала за ним.
Вальхалла неизменно была залита утренним солнцем, словно густой янтарной смолой, цвела и благоухала, и над лёгкими сводами заливались трелями сладкоголосые юркие птицы. Всё, как в тот день, когда я повстречала бога огня. Всё… Только его самого не было рядом. Эта мысль каждый раз возвращалась неожиданным и болезненным уколом сердца, и я так и не смогла к этому привыкнуть. Некоторое время мы прогуливались молча. Звуки сражений затихали вдали. Один неторопливо размышлял о своём, а я не имела права первой нарушить тишину, хотя всё внутри меня клокотало от нетерпения. Наконец-то мы были одни, и ни единой живой души, покуда простирался взор. Мне так много надо было сказать и так много услышать в ответ, отчего же он тянул, зачем мучил меня ожиданием? Пальцы тревожно вздрагивали и сжимались в кулаки, но я старалась не показать своего смятения и держаться, как подобает госпоже.
— Ты стала безрассудно смелой, дочь моя, — наконец, обратился ко мне Всеотец, и широкая тёплая ладонь покровительственно опустилась на мою голову, погладила по волосам. В размеренном голосе его звучало скрытое восхищение, но и удивление наряду с ним. — Ты уверенно приближалась ко мне, и с каждым шагом в твоих горящих глазах я видел только огненного Локи. Принесёт ли это благо иль скорбь?..
— Я рада нашей долгожданной беседе, Всеотец, — сдержанно приветствовала я его в ответ, чтобы хоть немного собраться с мыслями и не поддаться власти чувств и эмоций — слишком острой болью отзывалось теперь во мне имя лукавого аса. Я говорила вполголоса, стараясь унять дрожь неверных связок. Мне так хотелось быть достойной общества повелителя всех богов. — На то была не моя воля. Не благополучие делает нас безрассудно смелыми. Таким становишься, когда больше нечего терять.
— Что за печаль мучает тебя, Сигюн? — остановившись, Всеотец повернулся ко мне, положил сильные ладони на плечи, взглянул в глаза внимательным ищущим взором. В мягком спокойном голосе звучало сочувствие, искреннее сопереживание. И в тот миг всю меня вдруг пронзило острое сомнение: что, если по какой-то нелепой случайности, злому стечению обстоятельств он не знает правды? Всевидящий и всемогущий Один не ведает истины, вот отчего остаётся так равнодушен и жесток! Удивлённо распахнув глаза, я испуганно глядела на него и не могла поверить: мой оплот надёжности, справедливости, правосудия был не всесилен… Нет, это невозможно, этого просто не могло быть!
— Повелитель, разве Вам не всё ведомо? — осторожно спросила я в свою очередь, не сводя глаз со светлого ясного ока собеседника, судорожно ища в его взоре только одно — правду. Верховный бог шумно выдохнул, отстранился и невесело усмехнулся, будто о чём-то сожалея. Его короткое замешательство заставляло кровь стынуть в моих жилах.
— Ты уже достаточно взрослая и разумная асинья, чтобы понять, — наконец, печально произнёс Всеотец, — нет во всех мирах того мудреца или совершенного бога, которому всё было бы открыто, нет безукоризненного творца, нет идеала, а есть только свет познания и ясности ума, к которому стремятся лучшие представители своего рода, — забывшись, я закусила дрогнувшую нижнюю губу. Я искала в речах прародителя утешения, но нашла лишь подтверждение своим страшным догадкам, сомнениям и опасениям, к которым я была решительно не готова. Меня разрывали на части противоречивые чувства, и я желала только, чтобы всё это закончилось, страстно хотела обрести покой.
Один молчал и выжидающе глядел на меня, а мне было так трудно ему ответить, произнести нежеланные слова вслух, снова позволить ожить в самых ярких подробностях страшным воспоминаниям, которые едва начали затуманиваться в моём рассудке. Это было сродни тому, чтобы пережить весь этот мучительный кошмар, позор снова, опять испытать этот ужас, и боль, и отчаяние, потерять того, кого я и без того лишалась всё больше день ото дня. Это было невыносимо. И если Всеотец испытывал меня, он был несправедливо жесток. А если нет, то всё, во что я так слепо верила с самых юных лет… Всё, на чём зиждился Асгард… Обращалось в прах.
— Повелитель, йотуны ворвались в чертог бога огня, — сухо выпалила я, боясь, что самообладание вот-вот откажет мне, голос пропадёт окончательно. Но оказалось, что самым сложным было произнести первые слова, решиться дать им волю, подарить звук. И я всё рассказала Всеотцу. Про нападение и посягательство разнузданных турсов, убитых воинов, горящий дворец, про предательский клинок, глубоко вошедший в спину отвлёкшегося бога обмана, про леденящий яд, про мою неизбывную скорбь.
И по мере того, как я продолжала своё тихое повествование, тёмные тучи собирались над Вальхаллой, жадно поглощали ослабевшие лучи солнца, обволакивали всё вокруг мрачной бесцветной дымкой. Мир замер в ожидании громогласного раскола небес, сокрылись птицы и насекомые, казалось, даже цветы собрали лепестки и стыдливо склонили головки-бутоны к земле. И прямо во время слов о подлом ударе в спину яркая молния пронзила тяжело нависший над нашими головами небосклон, а затем громогласный рокот сотряс его. Я встрепенулась и бессознательно вжала голову в плечи.
— Кто мог осмелиться на такое?.. — тихо, вкрадчиво спросил Один, но в его сдержанном тоне уже улавливались первые нотки гнева. Сильный ветер рванул мои волосы, жестоко хлестнул ими по лицу, приводя в чувства. Я поёжилась под его властными порывами. — Как могли тупоголовые турсы пройти мимо Хеймдалля, ловко пробраться в Асгард? Такого не случалось много лет.
— Всеотец, не думаю, что великаны могли самостоятельно попасть в нашу обитель, если только им не помогли, более того, указали путь к определённому чертогу… — решившись подойти ближе к собеседнику, я заглянула в его сердитый светлый глаз, настороженно понизила голос. — Всё произошло в тот вечер, когда Ньёрд взял в жены Скади, под прикрытием громкого торжества. Совпадение ли это, что как только в Асгард вошла дочь Тьяцци, следом явились верные наёмники?..
— Ты слишком смело озвучиваешь столь тяжкие обвинения, Сигюн, — недоверчиво покачал головой Один и посмотрел на меня с горечью, граничащей с осуждением. Я поражённо и обиженно раскрыла губы, — но есть ли у тебя свидетельства или всё это лишь догадки? Я могу созвать тинг, просить верховных богов рассудить вас, но ты должна понимать, что за твоими словами сейчас нет ни доказательств, ни силы, способной склонить их на твою сторону. Боюсь, никто не
