Большое почтение тем, кто судил и приговорил австрийскую волчицу, и великая ярость против чертовых адвокатишек, посмевших защищать эту мартышку».
Глава XV. Несколько дней спустя
Он разорен, его физические силы истощены, только любовь еще поддерживает его. Он оставался в Брюсселе, ловя, вопреки всякой надежде, случай вырвать из лап смерти свою любимую королеву.
И вот этот случай представляется. Австрийцы взяли Валансьенн. Ферзен спешит к Мерси и излагает свой план. Пусть принц Кобург двинется на Париж во главе кавалерийского корпуса. Перед ним больше нет армий, в амбарах и на полях достаточно провианта и фуража. Через несколько дней Мария-Антуанетта может быть освобождена.
Мерси поначалу холодно встречает этот авантюрный план. По его мнению, интересы Австрии должны превалировать над интересами королевы Франции. Наконец он позволяет себе растрогаться и вяло обращается к принцу Кобургу, который, как осторожный тактик, требует время на размышления. Время идет, и отход английских войск побуждает австрийского генерала отказаться от этой попытки и стать на зимние квартиры.
Но Ферзен до последнего вздоха не признает себя побежденным. Совместно с Мерси и своим другом де Ла Марком он решает послать в Париж танцмейстера Новерра и банкира Риббе, чтобы купить Дантона. Сумма будет крупной, и, возможно, вождь революции поддастся искушению. Риббе уезжает, но через несколько дней возвращается, не добившись успеха.
На Ферзена наваливается безмерное отчаяние. Бессилие мучает его сильнее болезни или раны; его тело стало для духа невыносимым спутником. Он ежедневно садится на лошадь и скачет через поля в сторону Франции, а когда конь, весь в мыле, останавливается на дрожащих ногах, он пристально смотрит на юг. Она там, за этими деревьями, равнинами и холмами, в каких-то восьмидесяти лье от него. Она страдает. Она в руках негодяев, изощряющихся в придумывании мучений для нее, а он ничего не может для нее сделать! Наверное – и эта мысль разрывает душу, – она думает, что он бросил ее, как и все остальные! Он смотрит на свои бесполезные руки, слушает удары своего сердца и повторят себе:
– Зачем ты живешь, если своей жизнью не можешь ей помочь?
На него накатывают приступы безумной ярости против себя, против Мерси, против иностранных государей и принцев-эмигрантов, против всех, кто, имея возможность ее спасти, ничего для этого не предпринял.
Измученный, он возвращается к себе и находит разложенные на столе, словно на алтаре, сувениры от нее: локон волос, миниатюру, на которой ее нарисовал Боке, и записную книжку, подаренную ему ею в 1788 году, когда он уезжал в Финляндию. Он перечитывает первые стихи, которые рука влюбленной королевы написала для него на первой странице:
Что вы напишете на этих листах?
Какой секрет доверите им?
Ах, очевидно, они были созданы
Для самых нежных воспоминаний.
Он разговаривает с этими предметами, целует их, пытаясь через поцелуи создать для свой души спасительную иллюзию.
Никто вокруг не способен по-настоящему понять его боль, никто не достоин принять его исповедь. Тогда он пишет сестре, чтобы поделиться с нею давящим на него грузом: «Моя дорогая Софи, мой верный и единственный друг, в настоящий момент Вы, должно быть, знаете о страшном несчастье: переводе королевы в тюрьму Консьержери и о декрете этого мерзкого Конвента, предающем ее суду революционного трибунала. С этого момента я больше не живу, ибо это не жизнь – существовать, как я существую, испытывая все те страдания, что я испытываю. Думаю, если бы я еще мог что-нибудь предпринять для ее освобождения, я страдал бы меньше; но невозможность ничего сделать для меня чудовищна… Я больше ничем не могу заниматься, я могу лишь думать о бедах этой несчастной государыни. У меня нет даже сил выразить, что я чувствую. Я отдал бы жизнь ради ее спасения, но не могу этого сделать; величайшим счастьем для меня было бы умереть ради нее…»
Его жизнь теперь лишь одно большое ожидание, истощающее его силы. У него осталось одно занятие: ждать новостей. Он готов покупать их ценой собственной крови. Он приобретает все выходящие в Европе газеты, где упоминается о королеве; он прибегает к путешественникам, приезжающим из Франции, и расспрашивает их. Что им известно? Одни заявляют, что с ней обращаются хорошо; другие передают ужасные подробности о жизни, которую она ведет в тюрьме. Кому верить?
Наконец 5 октября ему становится известно, что Друэ, взятый в плен при Мобеже, переведен в Брюссель. Может, этот негодяй сможет сообщить более точные сведения.
На следующий день Ферзен отправляется навестить бывшего почтмейстера в камере, где тот сидит на цепи, как дикий зверь. Швед, с сердцем полным отвращения и ненависти, рассматривает этого человека, причину всех его несчастий. Если бы не он, Мария-Антуанетта была бы свободна, французский трон восстановлен, а Европа жила в мире и счастье.
С какой радостью Ферзен вцепился бы ему в горло! Почувствовать, как жизнь этого проклятого существа постепенно уходит под твоими пальцами! Но он не один, присутствие аббата де Лимона и графа Фитц-Джеймса вынуждает держать себя в руках. Однако он задает узнику вопросы. Тот пыжится и строит из себя важную персону. Когда он был комиссаром, приставленным к королеве в Консьержери, то приказал выделить ей менее сырую камеру и чистую постель с двумя матрасами; он оказывал ей мелкие услуги… Ферзен сжимает кулаки: негодяй, как он врет! Он возвращается к себе, разбитый усилиями, предпринятыми для того, чтобы сдержаться.
Через несколько дней он узнаёт новость, к которой безуспешно пытался подготовить свое сердце: 14 октября Мария-Антуанетта предстала перед революционным трибуналом. Он всей своей любовью, всей надеждой сопротивляется жуткой угрозе, рисуемой ему разумом. Нет, они не посмеют! Она женщина, они проявят милосердие, депортируют ее. Скоро она будет свободна. Когда он примет ее, истерзанную, разбитую, лишенную короны, всеми покинутую, она будет только его. Никто не отнимет ее у него; он увезет ее в Швецию и всю оставшуюся жизнь будет стараться заставить ее позабыть незаслуженные страдания, которые она пережила.
А даже если ее осудят на казнь, чудо еще может ее спасти, и это чудо свершится. У нее в Париже еще остались друзья, оберегающие ее, при необходимости сам народ поднимется, чтобы воспрепятствовать совершению такого гнусного преступления.
– Нет, – повторяет он, цепляясь за последнюю надежду, – это невозможно, я не смогу жить, если потеряю ее…
…20 октября, воскресенье, небо нежно-серое и светлое. Добропорядочные буржуа спешат в церковь. Ферзен сидит в кресле, не решаясь пошевелиться из боязни разбудить свою боль. Вот уже
