генеральным секретарем Конференции ООН по торговле и развитию.
12. Проваленная деколонизация
Одним из немногих положительных итогов экономической катастрофы и трагедий 1930-х годов стало рождение новой дисциплины – экономики развития. Она определила и четко обозначила пагубное наследие плантационного капитализма, в котором сахар играл заметную роль. Специалисты в этой сфере оказали влияние на отдельные правительства и международные организации, вследствие чего на тростниковых полях появился хотя бы призрак справедливости, а на мировом сахарном рынке – хотя бы подобие порядка. Словно напоминая о том, как сопротивление рабов на пороге XIX века ускорило кончину карибской плантационной системы, основанной на рабовладении, сопротивление рабочих в 1930-х годах заставило правительства вмешаться в сельскохозяйственные трудовые отношения. Профсоюзы рабочих, занятых в сахарной отрасли, сумели преодолеть расовое разделение, созданное их нанимателями. В конце 1930-х годов, когда мир наконец начал восстанавливаться после Великой депрессии, у рабочих появились новые ожидания: они видели впечатляющий спектакль современного потребления и хотели принять в нем участие, как заключал Мойн в своем докладе, посвященном Вест-Индии в 1939 году1. В условиях разразившейся Второй мировой войны британское правительство сочло содержание этого доклада настолько взрывоопасным, что опубликовали его только в 1945 году. Впрочем, идеи, заключенные в нем, не потеряли своей актуальности, и именно он подтолкнул Великобританию к установлению новых отношений со своими карибскими доминионами. Аналогичную жизненно важную необходимость чувствовали и лидеры Франции.
Рабочий класс заставил к себе прислушаться, но в тех бедных регионах, где были сосредоточены плантации сахарного тростника, его положение ослабло, поскольку нехватки работников уже не наблюдалось. Более того, на плантациях, где она появлялась, у нанимателей возникало все больше альтернатив, в том числе ускорение механизации, которая остановилась в дни Великой депрессии. Поэтому в ответ на претензии осмелевших работников производители сахара на всей территории США механизировали полевой труд. Гавайи, где платили самое большое в мире жалованье за работу на тростниковых полях, ручной труд устраняли на всех стадиях производства, где это было возможно, – доходило даже до того, что удобрения забрасывали в воду, предназначенную для орошения. На гавайских плантациях с 1945 по 1957 год удалось вчетверо увеличить выход продукции в расчете на работника – до 129 тонн, что в 2,5 раза превышало показатели Флориды и в пять раз – показатель свеклосахарной отрасли США2.
Во главе механизации шли США, но Австралия, страны Карибского бассейна и Маврикий тоже инвестировали в оборудование, позволяющее снизить затраты на труд. Оно варьировалось от машин для посадки сахарного тростника до колесных и гусеничных тракторов с плугом, и от жатвенных машин до перемещения груза насыпью вместо использования мешков. После десятилетий провальных попыток механизировать удалось даже самый сложный этап полевых работ – уборку сахарного тростника.
И все же механизация продолжала сталкиваться с немалым количеством серьезных проблем, поскольку нагрузка на уборочные машины была интенсивной, а каждая отдельная местность требовала своей технологии. Например, на гавайских холмах использовали не жнейку, а бульдозер: он зачерпывал тростник, уходя ковшом на десять сантиметров под землю, а затем вываливал стебли на грузовики вместе с листьями, камнями и грязью; во Флориде оранжевые жатвенные машины компании Allis-Chalmer сперва увязали в мягкой почве; на Кубу в 1960-х сотни единиц техники прибыли из Советского Союза, но подавляющее большинство этих плохо сконструированных машин быстро ломалось. На то, чтобы исправить их технические недостатки, ушло еще десять лет3.
Первым местом, где механические уборочные машины стали привычной картиной, были тростниковые поля Луизианы. Здесь потребность в механизации стала необходимой в годы Второй мировой войны: рабочие перешли с полей на близлежащие промышленные предприятия, а также в Техас и в порты, расположенные там, где Миссисипи впадала в Мексиканский залив. Под влиянием острой нехватки сахара правительство США предоставило луизианским плантаторам свободу действий, позволив выращивать сколько угодно сахарного тростника и производить сколько угодно сахара – все ограничивалось только возможностью самих плантаторов. В эти годы количество тракторов, используемых для вспашки, прополки, удобрения и загрузки тростника, удвоилось. Трудно поверить, но в 1946 году 354 машины заменили восемнадцать тысяч рубщиков сахарного тростника и собирали половину урожая4. Тем временем война и сопутствующая нехватка рабочей силы также ускорили механизацию на свекловичных полях США. Везде пахали и пололи на тракторах, и в то же время шел процесс освоения свеклоуборочных машин. С небольших аэропланов разбрызгивали ядохимикаты, уничтожая сорняки, пробивающиеся между клубнями. Что касается уборки урожая, то она была механизирована к 1952 году5.
Механизация радикально изменила «арифметику» сахарного мира – особенно потому, что благодаря ей странам с высоким доходом было намного легче конкурировать со странами с низкой оплатой труда. Чтобы понять, какую роль сыграла в сахарном мире механизация, нужно просто сравнить те полтонны сахара, которые производил в XVIII веке раб на Карибских островах, с объемом продукции, который приходился на одного оператора в полностью механизированном «сахарном поясе» Гавайев в конце 1950-х годов и был почти в триста раз больше6. В этой гонке страны с низким доходом были уязвимы не только потому, что им не хватало капитала, но и потому, что рубка сахарного тростника оставалась пусть и скудным, но все же незаменимым источником дохода для очень многих людей. В Вест-Индии и на Кубе рабочие и профсоюзы массово выступали против механизации покоса сахарного тростника. На Кубе в 1930-х годах труженики даже обносили поля заборами, лишь бы не допустить экспериментов с механической жнейкой – и такой саботаж продолжался до 1950-х годов. Порой машины, ввозимые из-за границы, даже не проходили таможню, если ее сотрудники были на стороне рабочих, занятых на тростниковых полях7.
Помимо сопротивления рабочих и нежелания правительства лишать работы десятки тысяч людей, механическая жатва имела ряд явных практических недостатков: машины быстро приходили в негодность, а во время жатвы вместе с тростником поглощали также мусор, грязь и даже мертвых животных. Все это оказывалось на дробилках, а затем продавалось под видом сахара8. Вообще ручная уборка урожая могла обходиться даже дешевле – и не только в таких бедных странах, как Индия и Бразилия. Даже в австралийском Квинсленде, который, наряду с Луизианой, стал первой областью производства сахара, где для сбора тростника сконструировали механическую жнейку, машины все еще были слишком дорогими для фермеров. Вместо машин австралийские тростниковые поля по-прежнему обрабатывали тысячи мигрантов из Италии и с Мальты9. Флорида сумела задержать механизацию уборки урожая сахарного тростника до 1980-х годов, эксплуатируя труд рубщиков с Ямайки и Гаити. Обозреватель газеты The Washington Post в шоке писал: «рубка тростника
