середине XIX-го: теперь рабочей силы в плантаторских хозяйствах хватало с лихвой. Это привело к стремительному росту числа трудовых мигрантов – в особенности тех, что работали в увядающих «сахарных поясах», – и их дальнейшему распространению по миру.
Зарождение экономики развития и появление профсоюзных движений на глобальном Юге более или менее совпали по времени, и казалось, что они обещают покончить с колониальной экономикой. Наиболее значительный шаг в этом направлении сделала Британская империя. Книга Льюиса «Труд в Вест-Индии» (1939) вышла в том же году, когда Королевская комиссия Мойна расследовала бунты рабочих в Вест-Индии. Над Британским Содружеством дул фабианский ветер перемен – и он затрагивал не только Вест-Индию. На Маврикии Лондон попытался разрушить симбиоз колониальной администрации с франко-маврикийскими плантаторами и добиться прекращения карательных мер, применяемых к рабочим на основании «закона и порядка». А в тех частях Британской империи, где колониальная политика была выражена наиболее ярко, проявились первые признаки социальной защиты85.
В 1927 году кубинский историк Рамиро Герра-и-Санчес осудил многовековую плантаторскую экономику, столь печальным образом сказавшуюся на странах Карибского бассейна. Он намеренно сделал своей мишенью латифундии – крупные землевладения – и центральные сахарные заводы, считая, что именно они в ответе за обнищание некогда плодородного Карибского региона. В своей экономически-националистской программе Герра-и-Санчес предлагал предоставить владение землей кубинским землепашцам. Он решительно выступал против ввоза сезонных рабочих из-за пределов стран Карибского бассейна, к чему зачастую склонялись кубинские интеллектуалы86. Его книга «Сахар и жители Антильских островов» представляет собой одну из первых критических оценок плантаторской экономики.
В Бразилии, где правительство Жетулиу Варгаса начало социальную политику в духе корпоративизма, социологи проводили в штате Пернамбуку полевые исследования. Наиболее заметными учеными среди них были Жилберту Фрейре и Жозуэ де Кастро. Работе Фрейре отчасти помешали плантаторы, но он все же успел опубликовать книгу «Дворцы и лачуги» (The Mansions and the Shanties, 1936), содержащую немало плодотворных идей. Фрейре порицал ужасающее неравенство, царившее в его родной стране. Он был твердо уверен в том, что ни туберкулез, ни другие заболевания не зависят от расы – этот предрассудок существовал среди бразильской элиты – в то время как их реальными причинами являются чудовищные условия жизни в лачугах. По его утверждению, причина всей нищеты заключалась в том, что в конце XIX века миллионы бразильцев не имели даже пяди земли, в отличие от нескольких тысяч владельцев заводов, ранчо, плантаций каучука, кофейных рощ и полей сахарного тростника87.
Но самым ярким автором описания всех пагубных явлений, вызванных плантаторским сельским хозяйством, стал бразильский диетолог Жозуэ де Кастро. В своей книге «География голода» (The Geography of Hunger, 1952) он совершил кругосветное путешествие, настолько же грандиозное, насколько и страшное, в ходе которого объяснил политический феномен голода, заключив, что земной поверхности более чем хватало для того, чтобы прокормить всех людей в мире. Недоедание, по его мнению, было вызвано тем, что в северо-восточной Бразилии и на Кубе возделывали монокультуру, а в странах Карибского бассейна господствовали США. Даже на американском юге, несмотря на природное изобилие, 73 % населения были лишены нормального питания88. Де Кастро настаивал на том, что «эрозия почвы и ослабление человеческого потенциала – это катастрофические последствия одного-единственного фактора: плантаторской системы»89. Помимо прочего, эта система нанесла ущерб и промышленному миру. Предисловие к книге Кастро написал знаменитый британский диетолог, лорд Джон Бойд Орр. Впоследствии ему предстояло стать генеральным директором Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (FAO) и лауреатом Нобелевской премии. В 1936 году он серьезно смутил британское правительство, установив, что половина населения в Великобритании страдала от недоедания90. Самые выдающиеся диетологи мира в совершенно недвусмысленных выражениях указывали на связь между плантаторским капитализмом богатых наций, с одной стороны, и плохим питанием бедных наций – с другой.
Сейчас де Кастро помнят не так хорошо, как его соотечественника, бразильца Селсу Фуртаду, ставшего одним из самых заметных исследователей экономической отсталости колоний, а также важным специалистом в так называемой теории зависимости. Как и все первопроходцы в экономике развития, оба этих ученых указывали на глубокие исторические корни экономического неравенства и на несправедливые торговые отношения, которые сдерживали цены на сырьевые товары и становились препятствием для индустриализации в странах, которые оставались или некогда были колониями. В своей докторской диссертации, завершенной в 1948 году, Фуртаду утверждал, что Бразилия еще с XIX столетия была жертвой снижавшихся цен на сырьевые товары, и в особенности на сахар. Это состояние продолжало усугубляться, во-первых, из-за беззащитности бразильской промышленности, а во-вторых – из-за недоступности мирового рынка для ее промышленных товаров. Фуртаду сравнивал бразильцев, живших в деревнях и зависевших от превратностей жизни на плантациях, с процветающими независимыми фермерами, населявшими большую часть Северной Америки. Вторя Томасу Джефферсону и Бенджамину Рашу, чьи голоса звучали еще в XVIII столетии, а также Фрэнсису Ньюлендсу и кубинскому историку-националисту Герре-и-Санчесу, писавшим в XX веке, Фуртаду утверждал, что настоящим источником богатства народа были вольные фермеры. Все эти деятели полагали, что экстенсивные плантаторские экономики, существующие на американском континенте, заслуживают осуждения91.
Спустя три года после того, как Фуртаду завершил свою докторскую диссертацию, посвященную колониальной экономике Бразилии, он начал работу в Экономической комиссии ООН по странам Латинской Америки и Карибского бассейна, которую в те дни возглавлял Рауль Пребиш. Тем временем старинный «сахарный пояс» Пернамбуку настолько обнищал, что президент США Джон Кеннеди, и так встревоженный революцией на Кубе, затронул тему северо-восточной Бразилии в 1961 году, когда запустил «Союз ради прогресса» – программу помощи странам Латинской Америки. Как министр планирования и глава амбициозного Управления по развитию Северо-Востока, Фуртаду пытался убедить землевладельцев отдать часть своих недостаточно используемых участков под ирригационные проекты, финансируемые правительством. Но он столкнулся с яростным сопротивлением и в конце концов, после военного переворота 1964 года, был вынужден бежать из страны92.
Безусловно, с 1930-х годов оскудение «сахарных поясов» стало не только гуманитарной проблемой, но и обременительной политической обязанностью, особенно если учесть революционный потенциал угнетенных рабочих в монокультурных экономиках, пребывающих в состоянии застоя. Причиной столь удручающего положения дел стало то, что привилегированные круги, как на местном, так и на мировом уровне не позволяли установить более справедливую расстановку сил в сахарном мире. История Брюссельской конвенции и плана Чадборна показала, как жизненно важно и в то же время неимоверно трудно было избежать перепроизводства и протекционистских мер, исказивших мировой сахарный рынок. Пребишу предстояло сыграть одну из главных ролей в возрождении усилий Чадборна, а также согласовать деятельность международного сахарного рынка. В конечном счете, именно он был основателем и
