неразрешенную проблему.
В значительной степени именно поэтому Кимон решил вернуться на Тасос. Если бы расследование в Афинах обернулось не лучшим образом, его могли подвергнуть остракизму или даже предать смерти. И даже если бы удалось отвергнуть большинство обвинений, контроль над флотом он мог потерять, и тогда Гесиод избежал бы наказания, а Тасос не стал бы показательным примером для строптивых.
Кимон скрипнул зубами, увидев подъехавшего к пристани всадника. Сам царь спешился почти на скаку, явив лихость, свойственную более всаднику вдвое младше. Вся царская стража держала в руках луки; ими же были вооружены экипажи, стоявшие на палубах царских кораблей и с неприязнью посматривавшие на чужаков. Кимон упрямо, как бык перед врагом, наклонил голову. Пусть это его деяние последнее на посту наварха, милосердия в нем не осталось ни капли. Видя негодование Гесиода, которому все же пришлось посмотреть на афинянина, он бросил на него сердитый взгляд.
– У тебя было время обдумать ответ союзу. Намерен ли ты соблюсти клятву, данную на Делосе, или нарушишь ее перед богами и обречешь весь свой народ – и свой род – на проклятие?
– Известия о твоей победе достигли меня здесь несколько недель назад, – ответил Гесиод, напрягая голос, чтобы его услышал Кимон. – Какой флот сейчас у Персии? Тасос – остров, и напасть на нас можно только с моря.
Возможно, потому, что он стоял на своей земле, Гесиод говорил уверенно и на его губах играла улыбка.
– Пусть все закончится здесь. Я освобождаю Делосский союз от обязательств в отношении Тасоса, а ты освободи нас – от наших. И пусть этого будет достаточно.
Кимон вздохнул. Ничего другого он и не ожидал, хотя в доке стояли прекрасные военные корабли, а золотые рудники на Тасосе могли обеспечить выплату взноса на десяток лет вперед. Спорить о справедливости и несправедливости можно до скончания веков, но от этого ничего бы не изменилось. Да и не для того он вернулся на остров, чтобы спорить.
– Как наварх Делосского союза, я приказываю схватить царя и незамедлительно предать суду. Возьмите его.
Разинув от изумления рот, Гесиод огляделся. Его личная стража приготовилась дать отпор, а гоплиты на его кораблях начали спускаться на пристань. Сам он потел под утренним солнцем, понимая, что положение его ужасно. Делосский союз не обладал властью сверх той, которую он сам ему передал, но флот союза окружил Тасос, и выхода не было.
Между тем сошедшие с кораблей гоплиты вовсе не собирались охранять царя, но окружили его стражу. Завязалась потасовка, на булыжники брызнула яркая кровь. Царь отпрянул, но люди наварха схватили его и связали руки за спиной.
Кимон сошел на берег по пружинящим сходням. Он не улыбнулся, и Гесиод с натугой сглотнул, увидев в лице наварха что-то темное, чего там не было раньше. Война меняет человека, понял Гесиод. Мысль эта совсем его не обрадовала. Он грозил, обманывал – и попался. Осознание этого растеклось в нем, словно хворь.
– Не надо никого убивать! – воскликнул Гесиод. – Что ты наделал? Где мои люди?
– Большинство из них связаны и сидят в трюмах твоих кораблей, – сказал Кимон, подходя ближе. – Несколько человек подрались прошлой ночью. Плохое руководство. Не люблю наказывать рабов, когда можно наказать их хозяина.
– Я заплачу, афинянин, – сказал Гесиод. – Возьми один из моих военных кораблей – с трюмом, полным серебра. В этом году я удвою взнос.
Кимон посмотрел на расстилающийся перед ним остров. Он пришел к Тасосу с намерением наказать Гесиода. Царь, казалось, понимал, что его жизнь висит на волоске, и пот стекал по его щекам, как слезы. Вытереть его связанными руками он не мог.
Наварх потер подбородок, размышляя, как отразится на союзе казнь царя – укрепит или ослабит. Он вспомнил рассказ Перикла о том, как Ксантипп после смерти старшего сына потерял контроль над собой и сжег несколько персидских городов. Это временное помутнение рассудка бросило пятно позора на всю семью.
Не важно, что Кимон больше не мог доверять Периклу. Они не обменялись ни словом с тех пор, как бывший друг вызвался поддержать Эфиальта после возвращения в Афины. Кимон подумал о своем отце Мильтиаде и принял решение. Пусть даже оно станет еще одним камнем, который Эфиальт потом бросит в него, но Кимон не отдаст приказ убить старика.
– Твой взнос будет больше, Гесиод. Я вижу в доке шесть кораблей. Я возьму их на замену тем, которые мы потеряли в сражениях с персами в этом году.
– Это слишком м-много… – начал, заикаясь, Гесиод.
Не обращая внимания на его нытье, Кимон продолжил:
– Ты проведешь моих людей в свою сокровищницу и откроешь ее. Все, что там есть, теперь принадлежит союзу.
– Это разбой! Как ты смеешь…
– И еще. Мы разрушим стены вокруг твоей столицы и…
– Ты не имеешь права! Я – царь!
– Еще? – неумолимо продолжил Кимон. – Очень хорошо! Мы превратим в руины твой дворец. Еще одно слово, и я отдам твою столицу на разграбление. Ты называешь меня афинянином? Тогда имей в виду – я знаю, как выглядит сожженный город. Ты нарушил данную на Делосе клятву. Я предлагаю тебе выбор: покаяние перед богами и искупление вины или уничтожение. Решай сам.
Гесиод сверкнул глазами. Кимон смотрел на него, зная, о чем он думает. Но царь, похоже, не склонился – взгляд его пылал гневом и триумфом.
– Хорошо, – сказал он наконец.
– Тогда веди меня, Гесиод. Хочу увидеть твою знаменитую сокровищницу. Сосчитано будет все, до последней монеты.
Гесиод предпочел промолчать. Погруженный в раздумья, он шел с опущенной головой, спотыкаясь, когда его толкали. С первого их появления здесь царь знал, что они вернутся и высадятся на берег. Он не был уверен, что они позволят ему жить, но обдумывал и планировал свои действия с тех самых пор, как Кимон высказал угрозы с обычным афинским высокомерием, сквозившим в каждом взгляде, в каждом повороте головы.
Царь повел их в столицу пешком и видел, как испуганные семьи отступают при виде незнакомых солдат. Некоторые осмеливались окликнуть его, спросить, все ли хорошо, и он чувствовал укол унижения. Советники предупреждали, что Кимон ничего не забудет, но Гесиод думал, что обвинения сняты и угрозы оставлены, а сам наварх слишком занят битвой с персами на какой-то далекой реке на Востоке, названия которой царь не знал. Но потом союзный флот вернулся, и все его надежды рухнули.
Гесиод ошибся, полагая, что они никогда не посмеют пойти против одного из членов союза. Однако персы утратили силу на пути от Марафона к Фермопилам и Платеям, а потом и к той далекой реке на
